Как попасть в красную зону на работу
Опубликовано: 03.10.2024
С начала осени медработников различных профилей снова начали привлекать к работе в «красных зонах», где лечат больных COVID-19, рассказал «Открытым медиа» президент «Лиги защиты врачей» Семён Гальперин.
Новую волну мобилизации медработников на борьбу с коронавирусом подтвердила изданию сотрудница одной из московских больниц, пожелавшая сохранить анонимность. «Да, сейчас снова мобилизуют. Летом был небольшой перерыв, если его так можно назвать, хотя у нас на территории как работало коронавирусное отделение, так и работает. Сейчас мнение врачей перепрофилированных больниц особо не спрашивают — приходится работать непосредственно с „ковидными“ пациентами», — рассказала собеседница «Открытых медиа».
По словам Гальперина, медики вновь сталкиваются с проблемой, о которой говорили ещё летом: руководство больниц не составляет с работающими в «ковидных» отделениях положенные дополнительные контракты, и впоследствии медработники не могут получить дополнительную оплату за опасную работу и денежные компенсации в случае заражения.
«Это очень серьёзная вещь, потому что с весны-лета очень многие выяснили, что им была обещана оплата за работу с коронавирусными больными, но они в результате не получили ни выплат, ни компенсаций — те, кто болели», — рассказал Гальперин. Он пояснил, что при переводе сотрудника больницы в коронавирусное отделение руководство должно составить дополнительный договор, в котором будут прописаны условия работы. Этот договор и гарантирует в дальнейшем выплаты надбавок и компенсаций.
По словам собеседника, люди начинают увольняться из-за подобных обманов, другие пока только размышляют над этим. В конце сентября в Санкт-Петербурге насчитали пять сотен заразившихся на работе медиков, которые так и не получили положенные компенсации.
В качестве одного из примеров Гальперин привёл обсервационные центры: туда кладут пациентов с подозрением на коронавирус, где проводят обследования до выявления диагноза. В случае его подтверждения больного переводят в «ковидную» зону, но сам персонал обсерватора не получает никаких льгот и страховых выплат, поскольку работает с неявными пациентами с неподтверждённым диагнозом.
По словам собеседницы ОМ из московской больницы, нередки случаи, когда документы работнику больницы оформляют по коду внебольничной пневмонии, а не коронавируса: «В таком случае да, никаких выплат и компенсаций не предполагается. Если работаешь прямо с „ковидами“, если всё оформлено как положено, то платят исправно, а если какой-то залётный пациент оказался инфицированным, то с большей вероятностью ничего не заплатят», — говорит медработница.
В департаменте здравоохранения Москвы к моменту публикации не ответили на вопросы издания.
По прежнему, по словам Гальперина, медработники сталкиваются с ситуациями, когда надбавку за работу с больным коронавирусом рассчитывают исходя из времени контакта с таким пациентом, тогда как фиксированная сумма выплаты должна назначаться за сам факт работы, вне зависимости от того, сколько времени врач проводил приём. Ранее Владимир Путин раскритиковал чиновников за такой «экономный» подход.
Неправильно оформленные по документам медработники рискуют не только остаться без положенных выплат, но и попасть под уголовное преследование, указывает Гальперин. По закону не оформленные должным образом медики не имеют права оказывать помощь пациентам с опасными инфекционными заболеваниями, каким признан COVID-19.
О своём опыте работы в недавно открывшемся «ковидном» госпитале «Открытым медиа» рассказал врач скорой помощи Алексей Бадамшин из города Глазов, расположенного в двух сотнях километров от столицы Ижевска, столицы Удмуртии.
По словам Бадамшина, вспышка коронавируса возникла только в конце августа, а уже в начале сентября в городе заработал «ковидный» центр, в который он записался работать из-за резкого роста заболевающих. Ежедневно, по его словам, выписывают по 10 человек, а госпитализируют почти в полтора раза больше — по 14.
По словам Бадамшина, медики в начале сентября подписывали заявления на двухнедельную работу в центре, до 19−20 сентября. Позже всем продлили «командировку» до 4 октября, однако договор об условиях оплаты, с учётом работы с коронавирусом, руководство центра до сих пор не предоставило. «Прошу заметить, что претензий к начальству у меня нет, обмана с деньгами пока не было, потому что не подошёл срок», — добавил Бадамшин.
По словам первого зампреда комитета Госдумы по охране здоровья Натальи Саниной, ситуация с медиками жёстко контролируется, в том числе в ОНФ, сопредседателем которого депутат является в Московской области: «Я бы не сказала, что это проблема, которая сегодня есть. Если есть какие-то шероховатости — это то, что абсолютно решаемо и решается». После выступления президента, по её словам, все понимают, что нужно строго следовать постановлениям.
Ранее «Открытые медиа» писали о всероссийской акции «Заплати за COVID» медицинского профсоюза «Действие». Медики из более чем 15 городов планировали выходить на пикеты и митинги с требованием заплатить им положенные надбавки за работу с коронавирусом и компенсации в случае заражения на работе. Во многих регионах власти отказались согласовывать акции, ссылаясь на эпидемиологическую обстановку в регионе.
Роман Сергеевич: Привозят, как положено по регламенту: либо с компьютерной томограммой, которая показала наличие пневмонии, либо с положительным мазком на COVID-19.
А если пневмонию вызвал не коронавирус, нет ли риска, что в стационаре такой пациент может им заразиться?
Роман Сергеевич: Согласно международному стандарту, если госпитализируют больного с внебольничной пневмонией, которая видна на КТ, но тест-система возбудителя не определяет, он должен быть обследован на все прочие инфекции, которые могли вызвать пневмонию: пневмококк, микоплазму, грибок и др. Но таких возможностей у нас нет. Поэтому госпитализируют всех, и никто не может утверждать, что это точно коронавирус. В результате часть пациентов может быть ковид-отрицательными и выписывается также ковид-отрицательными. Либо поступают ковид-отрицательными, а уже в стационаре у них появляются положительные анализы. Но может быть и так, что первый анализ был неверным - это невозможно ни подтвердить, ни отвергнуть. Думаю, что внутрибольничное заражение также имеет место. А для персонала помимо ковид-инфекции представляет опасность и этот "коктейль" различных инфекций.
Может ли такой "коктейль" увеличить риск тяжелых форм заболевания?
Роман Сергеевич: В нашей больнице соблюдается эпидрежим: пациенты лежат по 2-4 человека в палате и из нее не выходят. Да, в этой палате может существовать свой вирусный "набор", но разноситься далеко по стационару он не сможет. Уверен, что и в других стационарах соблюдается такой же режим. Кроме того, в коридорах работают УФ-облучатели и приоткрыты окна - идет постоянное проветривание.
Как лечат тех пациентов с пневмонией, которым не нужна реанимация?
Роман Сергеевич: Лечим так, как прописано в рекомендациях Минздрава: при поступлении назначаются антибиотик и новые противомалярийные препараты. В отдельных случаях наши врачи "прикладывают голову" - стараются подобрать терапию с минимальным вредом. Например, привезли пациента, только что перенесшего серьезную операцию на сердце - конечно, ему не назначают противомалярийные лекарства, которые обладают тяжелыми побочными эффектами. Мы применяем высокомолекулярные гепарины - они хорошо показывают себя. Есть определенная классификация степени поражения легких по КТ. И если у пациента определяется стадия КТ-3, хотя он вроде и чувствует себя неплохо, то ему сразу назначают антикоагулянты. При коронавирусной пневмонии начинается системная воспалительная реакция - по сути, это сепсис. И применение гепаринов в этой ситуации давно хорошо изучено и обосновано. Вот и у нас сложилось впечатление, что если человек сразу начинает получать при поступлении гепарин, он быстрее выходит из тяжелой ситуации. Правда, рекомендации Минздрава часто меняются, возможно, будут найдены и более эффективные схемы лечения. Но что еще очень важно - не заниматься самолечением и не применять те препараты, которые категорически не рекомендованы специалистами. Например, при повышении температуры нельзя применять глюкокортикостероиды (гормоны) и нестероидные противовоспалительные препараты типа диклофенака и тому подобные. Похоже, что пациенты, которые пренебрегали этими рекомендациями, быстрее уходят в тяжелые формы.
Какая доля госпитализированных, по вашим наблюдениям, "утяжеляется" и нуждается в реанимации?
Роман Сергеевич: Мы видим только пациентов, которые привезли в стационар - это уже значит, что у них не самое легкое течение пневмонии. И любой из них может внезапно "утяжелиться". Вот он лежит, и все вроде идет хорошо, но вдруг ему резко становится хуже. Поэтому базовой точкой для определения состояния больного становится контроль сатурации, то есть уровня насыщенности крови кислородом. Его ведет пульсоксиметр - небольшой приборчик, который надевают на палец. Он показывает число сердечных сокращений и насыщение крови кислородом. Если показатели в норме, все отлично. Если начинает снижаться, назначаем дыхательную гимнастику, переводим в прон-позу, то есть больной ложится на живот. Это позволяет задействовать весь объем легких, и концентрация кислорода повышается. Если не помогает и это, даем кислородную поддержку. Ну, а дальше - перевод в реанимацию вплоть до использования искусственной вентиляции легких (ИВЛ).
Есть ли признаки того, кому, скорее всего, понадобится реанимация?
Роман Сергеевич: Сказать сложно заранее. Но в реанимации больше всего пациентов-мужчин с избыточным весом и различными хроническими заболеваниями.
Врачи и сестры общаются со множеством больных. Высок ли для них риск заражения?
Роман Сергеевич: Я абсолютно убежден, что при правильном использовании средств индивидуальной защиты заразиться невозможно.
Но в вашей клинике, да и во многих других, среди персонала уже есть заразившиеся коронавирусом. Как же это произошло?
Роман Сергеевич: Полагаю, что основная часть - это сотрудники, которые не соблюдали алгоритм поведения в "красной зоне". Например, прикасались к рукой к лицу или снимали маску. Дело в том, что за несколько часов ношения ее резинки так сильно режут уши, что в какой-то момент так и тянет снять ее хоть на минуту. Другая часть могла заразиться и в "чистой зоне", общаясь друг с другом. Ведь часть сотрудников перешла на режим карантина и живет в больнице, а другая после смены уезжает домой. Возможно также и нарушение режима выхода из "красной зоны".
Расскажите об этом режиме подробнее, пожалуйста.
Роман Сергеевич: В комнате, которую мне отвели для ночевок, я надеваю поверх хирургического костюма комбинезон - либо прорезиненный, либо из нетканого материала, респиратор и медицинскую маску, бахилы, две пары латексных перчаток, защитные очки. Чистый хирургический костюм и новую маску в пакете отставляю в чистом помещении шлюза. По возвращению из "красной зоны" нас в шлюзе первым делом опрыскивают из садового пульверизатора дезраствором. Затем я по четкому регламенту снимаю с себя всю защиту, оставляю ее в первом помещении (ее потом утилизируют по всем правилам). Принимаю душ, перехожу в чистое помещение, где надеваю свежий хирургический костюм, новую медицинскую маску - и выхожу в "чистую зону".
Значит, повторно средства индивидуальной защиты не используются? Их достаточно?
Роман Сергеевич: Поначалу средств защиты не хватало, и мы пытались найти вариант повторного использования костюмов. Выяснилось, что простерилизовать их невозможно. Работать в костюме из нетканого материала, конечно, удобнее - носить его легче, он дышит. Прорезиненный, точнее, пропитанный пластиком, надежнее - он герметичен, но работать в нем целую смену тяжело. Сейчас особого дефицита нет, разве что иногда не хватает бахил. Но мы нашли выход - куском нетканого материала обматываем ногу как портянкой и закрепляем скотчем. Поэтому скотч сейчас - самый дефицитный материал в инфекционных отделениях.
Сильно ли устаете за время смены?
Роман Сергеевич: Наверное, мы же работаем практически без выходных. Когда примешь душ, кажется, что устал не так сильно. Но поужинаешь - и вырубаешься полностью. Но тяжелее всех, мне кажется, медицинским сестрам. Они целый день на бегу - делают уколы, ставят капельницы, раздают боксы с едой, потом собирают их, сдают, перестилают постели, помогают тяжелым пациентам. Это адский труд.
Имело ли значение для персонала то, что обещаны доплаты всем, кто работает с COVID-19?
Роман Сергеевич: Думаю, что на Западе врачи первым делом спросили бы: какая будет зарплата, какие гарантии, страховка, что будет, если я заболею или умру? У нас сказали: это добровольно, но надо, хотя можно было и отказаться. Мы написали заявления: согласен работать в инфекционном госпитале. Какую-то часть персонала сразу отсеяли - тех, кто был старше 65 лет, у кого имеются хронические болезни. Некоторые сами отказались, но сейчас смотрю - вернулись, работают, где хотят - кто в "чистой зоне", кто на обычном месте. Доплаты имеют значение, особенно для среднего и младшего персонала, конечно. Но, с другой стороны, ни отдел кадров, ни бухгалтерия до сих пор не понимают, как оформлять эти дни, как рассчитывать и начислять зарплату и т.д.
Где лечатся те сотрудники, которые все-таки заразились?
Роман Сергеевич: В нашей же больнице. Ну как лечатся… Например, если врач заболевает, но в легкой форме и чувствует себя хорошо, его госпитализируют, но он продолжает работать. А дальше встает вопрос: как его работу оплачивать? Как больничный лист или как рабочие дни? Схемы довольно дурацкие - обещают, конечно, выплатить всю зарплату, но как, непонятно. В результате кто-то просто прячется - имеет ковид-положительный тест, но живет в "чистой зоне" и работает.
Но ведь эти рискованно и для коллег, и для других пациентов?
Роман Сергеевич: Конечно, но у нас многое делается непродуманно. Почему, например, нельзя собрать людей, которые отлично знают, как все это делается - военных вирусологов, гигиенистов, чтобы они быстро разработали четкие алгоритмы - для разных ситуаций? А то выступают по ТВ далекие от темы люди, говорят все время разное: то вирус сразу гибнет во внешней среде, то живет неделями. Дама по радио рекомендует обрабатывать поверхности пять минут спиртовым антисептиком - тогда вирус гибнет. Но я-то помню из азов медицинского образования, что жировые структуры вируса в спирте разлагаются мгновенно. А тут пять минут - это же просто зверь, а не вирус. Или рекомендации персоналу - после работы прополоскать горло 70-процентным спиртом! Это чистое безумие. Во-первых, такого медикамента у нас давно нет. Во-вторых, может, какая-то часть мужчин-врачей это проделать и смогла бы, но как вы себе представляете женщину, которая спиртом полощет горло? Или вот поливают дороги мыльным раствором - глупость несусветная, скорее всего, не живет вирус на улице. А если живет, это должен сказать вирусолог и дать указание, чем именно надо улицы обрабатывать. Если бы передали общее руководство военной медицине, то, на мой взгляд, было бы больше порядка с гораздо меньшим количеством ошибок.
А как вообще настроение в вашем коллективе?
Роман Сергеевич: Народ шутит, смеется, особого страха я не видел. Хотя уже говорят, что надоело, пора с этим вирусом заканчивать.
Многие люди стремятся сейчас быть полезными: обеспечивают продуктами пожилых людей, бесплатно работают и оказывают услуги. Добровольцы очень нужны и в больницах, где лечат пациентов с СOVID-19. Самый опасный участок работы − «красная» зона. Волонтеры единодушны: этот опыт изменил их жизнь.
СВОЕВРЕМЕННАЯ ПОМОЩЬ
Когда начался карантин, Ирина Ф. уехала на дачу, но в соцсетях увидела «клич» от 52-й больницы, полностью перепрофилированной под лечение пациентов с СOVID-19. В результате в изоляции она не провела ни дня. Устроив родителей за городом, вернулась в Москву. Вместе с дочерью Ксенией приходит в больницу − Ирина каждый день, а Ксения, которая
продолжает работать редактором на телевидении, через два дня.
«Волонтерить» в ГКБ № 52 пришло много людей разных профессий: Александр А. работает в туристическом бизнесе, Анжелика К. – в сфере косметических услуг, Ольга В. занимается проектами в сфере
образования. Энергичные и активные люди стремятся найти себе применение.
Первой задачей волонтеров стало освобождение врачей «от всего, от чего можно освободить», прежде всего − от бумажной работы, а также решение разных проблем, которые неизбежны при изменении режима работы и профиля лечебного учреждения. Например, Александр наладил работу транспортной бригады. Волонтеры также развозят передачи от родственников, питание и белье по корпусам, помогают в обработке статистических данных, работают шоферами, решают множество небольших, но важных задач. Они помогают пациентам в трудных ситуациях, например, если нужно привезти необходимые вещи или дома остались домашние питомцы, за которыми некому присмотреть.
Но, как оказалось, волонтеры нужны и для работы непосредственно с пациентами. «У нас в отделении три девушки-волонтера. Ведение
статистики, отчетности, анкетирование пациентов – все эти затратные по времени задачи они с нас сняли, и мы можем полностью сосредоточиться на лечении пациентов. Выделили ординатора, который вводил волонтеров в курс дела, обучал работе с документами. Теперь, когда процесс освоен, у них появилось время заниматься с пациентами, которым тоже нужна психологическая поддержка: разговаривают, отвлекают, выполняют с ними дыхательные упражнения. Волонтерам мы очень благодарны, и, на удивление, процесс их вхождения в коллектив прошел очень легко», − отмечает заведующий 1-м хирургическим отделением ГКБ № 52 ДЗМ Дмитрий Хохлатов.
УЗНАТЬ СЕБЯ
В отделениях волонтеры так же, как и врачи, работают в полной защитной экипировке.
«Выглядим как космонавты. Но повесили себе на костюмы гигантские фотографии, чтобы пациенты хотя бы понимали, как
мы выглядим в обычной жизни, − говорит Ирина и утверждает, что совсем не боится. − Когда в первый раз вошли в “красную” зону, волновались. А сейчас нет, идем как на праздник, честно. Всю жизнь я занимаюсь организацией мероприятий, эта работа приносит яркие эмоции. Но здесь,
в больнице, положительных эмоций гораздо больше, больше удовлетворения, ощущения своей нужности. Это безумно благодарный труд, и я решила пойти учиться на курсы медсестер».
В координации работы волонтеров помогают благотворительные организации.
«В любой стране мира развитие медицины − результат совместных усилий ученых, государства и неравнодушных людей. Когда все системы здравоохранения столкнулись с беспрецедентной ситуацией, мы координируем работу волонтеров: каждый день получаем список текущих потребностей больницы и распределяем людей: ежедневно на “волонтерную смену” выходят около 25 человек», − рассказывает координатор Фонда содействия развитию ГКБ № 52 ДЗМ Юлия Борисова.
Всего в базе волонтеров ГКБ № 52 − около 450 человек, готовых оказывать помощь как разово, так и на постоянной основе.
«Наша команда работает как часы», − рассказывает Анжелика. У нее
медицинское образование, и вместе с Александром А. они решили
организовать волонтерскую поддержку и в ОРИТах (отделениях реанимации и интенсивной терапии), где врачи спасают самых тяжелых пациентов. «Работая в ОРИТ, я вижу врачей, которые делают невозможное, девочек-сестер, которые еле стоят на ногах от усталости и тоже делают невозможное. Вижу пациентов, которые могут общаться со мной только глазами, и испытываю огромную нежность и любовь к этим людям. Каждый день открываю в себе качества, о которых забыла, и очень благодарна за эту возможность», − делится Анжелика.
ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ
«Организаторские способности наших волонтеров оказались очень
кстати. Людей много, задач много, − работу надо выстроить. Определились лидеры, которые координируют работу на разных участках в “зеленой” и “красной” зонах», − рассказывает заведующий отделением рентгенхирургических методов диагностики и лечения ГКБ № 52 Александр Ванюков. Именно он первый бросил «клич» волонтерам.
Добровольцы сейчас нужны в каждой больнице, и людей, готовых помогать, хватает. Но инициативы снизу недостаточно – многое зависит от администрации лечебных учреждений: необходимо решить организационные вопросы − предоставить доступ помощников
в отделения, наладить обратную связь с врачами, обеспечить волонтеров
средствами защиты, выделить куратора от больницы.
«Важно “подружить” медиков и их добровольных помощников. Например, врачи не привыкли давать “техзадание” на понятном для непрофессионалов языке, не всегда понимают, на каких участках будет польза от волонтеров, а где, скорее, будут больше мешать. Есть и психологическая сторона дела: люди пришли помогать, должны ощущать отдачу от своей деятельности, иначе произойдет выгорание.У нас в больнице эта дружба сложилась, и пользу от нее ощущают все», − говорит Александр Ванюков. За два месяца работы волонтеры ГКБ № 52 наработали опыт организации волонтерской помощи в стационаре и готовы помочь сделать это другим.
Я – волонтер. Оформляя анкету на сайте, я указывал, что у меня нет медицинского образования, но я готов безвозмездно выполнять любую вспомогательную работу, не требующую медицинских манипуляций. Оказалось, что такой работы много, и она не может закончиться пока не будет побежден коронавирус.
Бесконтактные объятия Фото: Леонид Краснер
Почему для работы волонтером я выбрал больницу №52? Для меня 52-я больница Москвы - место, где до и после пенсии, до 1994 года работала в отделении реанимации моя мама. Координатор волонтеров, Ольга Николаева, после подписания контракта, в мой первый выход на дежурство предупреждала обо всех опасностях, которые сконцентрированы в “красной зоне”, где мне предстояло помогать медикам и обслуживающему персоналу. Мне и без неё было страшно, но Ольга и не пыталась меня ободрить.
Первоначально я, один из 309 волонтеров, занимался внесением медицинских данных в централизованную базу, очень привычная офисная работа. Только СИЗ (средства индивидуальной защиты) ее затрудняли: резиновые перчатки, полиэтиленовая герметичная одежда, респиратор, очки, похожие на маску для дайвинга. По мере возникновения новых задач была сформирована группа “Температура и сатурация” примерно из 10% волонтеров, я вошел в эту группу.
После второй недели работы волонтером могу уже объективно описать один из рабочих дней. В 9:00 облачаюсь в одноразовую нижнюю и верхнюю одежду (на комбинезоне попутно пишу своё имя и рисую что-то позитивное, маску оживляю глазами и улыбкой). Перед полным зачехлением выпиваю пол-литра воды и, обязательно иду в туалет (во время дежурства расчехление и санитарная обработка - дополнительные сложности). Ухожу домой после 19:00, когда врачи и медсестра не дают мне новых заданий. Бегло расскажу какие задачи выполнял в порядке их поступления. Разносил питьевую воду по палатам. Измерял сатурацию (насыщенность крови кислородом) и пульс. Помогал ходить (возить) в туалет. Возил пациентов на компьютерную томографию. Передавал документы и диски в другие службы для обработки. Передвигал пациентов с кроватей на коляски и каталки для перевозки на процедуры. Помогал перемещать после процедур малоподвижных больных с каталок на кровати. Кормил неподвижных, пожилых и с церебральным параличом. Транспортировал и сопровождал выписанных больных до заказанного больницей транспорта или до родственников у КПП больницы. Мыл больных (некоторые малоподвижны, некоторые должны на кровати непрерывно дышать через трубку кислородной смесью). Менял памперсы. Стирал и развешивал бельё малоподвижных. Собирал вещи и перекладывал на каталки тяжелых больных для перевода в реанимацию. Получал и возвращал в реанимацию использованные баллоны с кислородом. Переводил пациенту-китайцу с русского на английский, выполнял другие краткосрочные задания врачей и сестер. И, конечно, со многими пациентами разговаривал, потому что некоторым из них (кто в тяжелом состоянии) больно и страшно, а тем, кому уже легче, нечем заняться и хочется любого общения.
Технически персонал в “красной зоне” меняет кондиционер и подводку к нему. Все работают в полном комплекте СИЗ. Сочувствую. Фото: Леонид Краснер
За десять часов работы в герметичном костюме тело выдаёт 1,5-2 литра пота, который пропитывает всё нижнее бельё и непрерывно стекает в перчатки и в обувь. В это время я не пью и не ем. Потому что, во-первых, опасаюсь вирусов и во-вторых, после еды мне трудно работать - хочется расслабиться и отдыхать. Вчера, как зафиксировал шагомер, я прошёл 13,59 км, из них 11 по отделению и между корпусами больницы. . Десять дней назад за такое же время (10 часов), работая в основном на улице по развозу по корпусам чистого и возврату грязного белья, по уборке нового общежития для врачей, по приёму передач от родственников больных и доставке их в корпуса я прошел больше 30 км. Из защитной одежды был только легкий халат, шапочка и маска. Если сравнивать эти два дня, то пройти 30 км на воздухе с груженой тележкой значительно легче, по сравнению с передвижением на расстояние 11 км по палатам в костюме «космонавта».
Зачем волонтёрство нужно лично мне и зачем, по моему мнению, это надо больнице №52?
Больница №52 - это большая спасательная станция посреди Covind-19. На передовой линии спасения людей от последствий поражения Covid-19 медицинские работники. Больше 10% пациентов, с которыми я разговариваю, медики и работники медицинских учреждений (не только из Москвы). Медики перегружены технической работой по заполнению баз данных и получению этих данных несколько раз в сутки. Волонтеры могут взять на себя нагрузку, не требующую специальных знаний и принятия профессиональных решений. Каждый час, который волонтер потратит с пользой на дежурстве позволит врачу или медицинской сестре больше времени уделить собственно лечению больных.
Мне волонтерство нужно как кислород. Для меня это высшая степень свободы - делать то, что я считаю должным, но что не является моей обязанностью и не приносит мне материальных выгод. У меня есть сотни обязательств, которые я добросовестно выполняю в семье, на работе, с друзьями, в общественной жизни. Перед пациентами 52 больницы у меня нет никаких обязательств, у меня есть свобода и удовлетворение, когда я делаю для них то, что надо делать именно в эту минуту.
Покажу на одном примере.
30 апреля 2020 года я сделал комплимент одной женщине по имени Нина. Комплимент в том духе, что она может гордиться своими родителями, которые вложили в неё такую могучую иммунную систему, что она сохранила ей жизнь до столь почтенных (по российским меркам), но вовсе ещё не преклонных лет. Она мне ответила:
- Скажите спасибо моей живой маме!
- Я, как раз и хотел поблагодарить вашу маму . Передайте ей от меня уважение - Ну, благодарите же маму, вот она на соседней койке лежит, слушает нас, хотя глуховата уже.
Конечно, я с радостью поблагодарил её маму Татьяну Васильевну (ей уже пошёл 93 год). Они - Татьяна и Нина - достойные, позитивные продолжатели бескрайней цепочки эволюции жизни на Земле.
На следующий день я принёс Татьяне Васильевне два рисунка моей внучки Юлии и (с разрешения заведующей отделения) мы с её дочерью Ниной украсили стены палаты детскими рисунками. Эти рисунки оживили безликие больничные стены палаты №740 нежными красками, ободрили иммунную систему женщин.
Татьяна неожиданно вдохновилась и начала читать стихи для поддержки морального духа у пожилых людей, которые заболели, или трудно переносят режим изоляции и страха перед невидимой опасностью. Я попросил её повторить небольшой фрагмент и записал его. Послушайте Татьяну. Дайте своим бабушкам и дедушкам послушать.
92-летняя бабушка из больницы прочитала стихи: поддержала пожилых на самоизоляции
Смотрите видео по теме
Полагаю, что Татьяна Васильевна автор этого стихотворения. Лично я не нашел в сети этих строк:
Не давайте нам грустить.
Умирать нам ещё рано -
надо жизнь свою дожить!
Воля к жизни, активное сотрудничество с врачами, хорошая наследственность, даже картинки на стене - сделали своё общее дело:
4 мая Нину и Татьяну выписали домой. Я помог им собраться и проводил до минибуса (так положено всех пациентов провожать), который отвёз их домой. В палате, пока ожидали документы на выписку, радостная внезапно спросила меня:
- А не будут ли их с мамой преследовать и бить соседи, если узнают, что у них коронавирус?
Я в ответ сказал общую фразу, что-то вроде "мир не без дремучих идиотов, зовите полицию, если будет малейшая опасность".
Но сам задумался. В России уже начали ломать и валить на землю, как враждебных исполинов, опорные вышки для связи 5 поколения (5G) из-за конспирологических теорий, согласно которым новый коронавирус возник в китайском Ухане из-за недавнего запуска подобной сети. И кто сможет понять, куда эта коллективная паранойя заведёт жителей многоэтажек, которым не на кого выместить свою агрессию?
Ну чем не ангелы?! Волонтеры за минуту до выхода к лифту и направления в “красную зону” Фото: Леонид Краснер
Интернет переполнены информацией, что надо все подниматься на непримиримую борьбу с невидимым злом (вот вам тысячи примеров:
Волна этого психоза может достать двух старушек руками (кулаками) ближайших соседей.
И за полицию, наученный собственным печальным опытом, я не могу поручиться пожилым, очень симпатичным, но беззащитным людям.
Светлана Нечаева учится на шестом курсе факультета фундаментальной медицины МГУ и написание диплома совмещает с работой медсестрой в Университетской клинике МГУ, переоборудованной под госпиталь Covid-19. Между сменами и учебой Света нашла время, чтобы рассказать нам, почему она пошла на эту работу и выбрала самую опасную, «красную зону».
«Когда объявили о пандемии и только-только стала появляться информация, что, возможно, к работе в коронавирусных больницах будут привлекать студентов, я встретила эту новость не слишком радостно. Подумала: „Блин, зачем так? Разве это правильно — отправлять на опасную работу принудительно?“. С этими мыслями я жила где-то неделю-полторы. А потом все поменялось».
«Патчи, масочка и лицо как новенькое»
На спине ее защитного комбинезона маркером написано «Света», перчатки для верности зафиксированы малярным скотчем (так между ними и рукавами не будет зазоров), лицо полностью спрятано за респиратором и очками (стекло изнутри намазано антифогом и хозяйственным мылом, чтобы не запотевало). Под очками на скулах — пластыри.
«Все зависит от анатомии лица. Некоторые мои коллеги выходят со смены с достаточно выраженными следами от маски. Пока не пролежни, конечно, но вполне возможно, что через пару недель может и до этого дойти. Мне повезло — пластыри накладываю только на скулы, как на места наибольшего давления, и через пару часов после снятия экипировки складки расправляются. Патчи, масочка и лицо, как новенькое».
Свете 23 года, она отлично разбирается в косметике, любит музыку и путешествия, планирует стать акушером-гинекологом. В условиях скоропомощного стационара работает впервые — до этого все практики и дежурства проходила в больницах с плановым приемом.
— Для чего будущему гинекологу такой опыт?
— Я тоже сперва задавалась этим вопросом. Далеко не сразу приняла решение пойти работать медсестрой, наоборот, была даже против повального призыва. Но думать на эту тему не переставала. И в итоге осознала, что здесь я смогу не только научиться выполнять какие-то манипуляции. Я пойму, как правильно вести себя в экстремальной ситуации, когда вокруг невообразимый аврал, а ты держишь себя в руках, остаешься сосредоточенным. Потому что, по сути, это залог успеха. Паника никому не нужна, особенно если ты врач.
Научиться всему тому, о чем говорит Света, можно только в самой опасной, «красной зоне» больницы. То есть в корпусе, где находятся больные с подтвержденным Covid-19 или подозрением на него. Пойти туда, в приемное отделение — ее осознанный выбор. В чистых, «зеленых зонах» медсестры занимаются в основном документацией либо служат операторами горячей телефонной линии, а здесь у студентов есть возможность работать с больными.
«Первокурсники тоже хотели пойти в медсестры»
Сутки в больнице делятся на три части. Восемь утра, четыре часа дня, 12 ночи — время начала каждой новой смены. Света приезжает примерно минут за 40 до старта, чтобы успеть экипироваться без нервяка и спешки, а потом пораньше отпустить коллег. Из дома (она живет с молодым человеком, отдельно от родителей) добирается на такси — так безопаснее. Уточняет: «Студентам, у которых такой возможности нет, выделили отдельный жилой корпус на территории МГУ и предоставили трансфер до клиники».
Ночью и утром все это тоже происходит, но не в таком аврале. «В течение 10 минут может прибыть сразу несколько машин, поэтому у нас все друг у друга на подхвате, никто не гнушается никакой работой. Это настоящая команда, врачи иногда сами протирают дверные ручки, клавиатуры, если видят, что медсестры заняты.
Почти каждая смена начинается с вопроса: «Надо чем-то помочь?» И что бы не попросили — идешь выполнять»
Студентов-медсестер в больнице 18. Все они — из потока добровольцев, самостоятельно принявших решение работать вместе со своими учителями-врачами.
«Я удивилась, что очень много ребят с первых-вторых курсов тоже хотели пойти на эту работу. Насколько я понимаю, большинство из них остались в резерве — на случай, если кто-то заболеет или уйдёт. Некоторые уже приходят сюда к нам и убираются по два часа, а в „зеленых зонах“ разносят результаты анализов», — говорит Света. Что до студентов-старшекурсников, то их в больнице скоро станет больше: «Каждый раз, когда выхожу со смены, вижу, как один из врачей проводит группу ребят по коридору и объясняет, где у нас душевая, где нужно брать одежду и так далее».
За студентами в больнице вообще довольно внимательно следят. Светину группу из 18 добровольцев готовили к работе около недели: «Пока клинику перепрофилировали, мы тренировались надевать и снимать костюмы, по несколько раз проходили все маршруты, чтобы знать, куда направлять пациентов, учились оформлять карты. И эта неделя ожидания была, наверное, самым жестоким испытанием. Я все время думала, как все окажется в реальности: когда заедет первая скорая, какой поток пациентов будет, куда бежать, что делать, какие кнопки нажимать…».
«В какой-то момент коронавирус обнаружили и у меня». Студент-медик — о работе на скорой во время пандемии
Но волновались не только студенты — МНОЦ МГУ всегда был плановой больницей, а 21 апреля в условиях коронавирусного госпиталя тут впервые работали абсолютно все.
— Да, я очень волновалась. Смена началась вечером, скорых сразу было очень много, я в какой-то момент растерялась, запаниковала. Но благодаря коллегам быстро пришла в себя. Наверное, не буду оригинальной, если скажу что у нас тут сейчас какая-то удивительная атмосфера поддержки, братства. И заведующий приемным отделением Антон Валерьевич Потапенко, и начинающая медсестра — все друг за друга горой.
«Со страхом думаю о госэкзаменах»
За несколько часов до выхода на смену Света ограничивает потребление жидкости. Экипировка занимает минимум 15 минут, все средства индивидуальной защиты — одноразовые. Вариант «быстренько сбегать в туалет» тут не сработает («Как страховку можно надевать памперсы, но это личный выбор каждого»). Обед в «красной зоне» тоже невозможен, но есть обычно хочется не так сильно, как пить. А еще в респираторе довольно сложно дышать.
«Поначалу все было очень непривычно и даже тяжело, но на третью-четвертую смену привыкаешь», — говорит Света. И добавляет важное: «Если вдруг кому-то стало нехорошо, в порядке исключения выйти, подышать воздухом, выпить стакан воды все же можно. Да, придется полностью раздеться (от 5 до 15 минут), выбросить всю экипировку, потом надеть новую (15-20 минут). Теряется время, идут в расход дополнительные средства индивидуальной защиты — в общем, выход из „красной зоны“ не запрещен, но причина должна быть уважительной».
В таком режиме — 8 часов без еды, воды и туалета — ребята работают ежедневно, выходных дней во время пандемии не предусмотрено
— А как же экзамены?
— Было уже два экзамена с тех пор, как мы устроились на работу. Скажу честно, совмещать одно с другим тяжело. Удавалось скинуть себе на почту билеты и, если на работе была минутка, пробежаться по ним с компьютера. Сейчас со страхом думаю о госэкзаменах, которые будут в конце мая — к ним нужно готовиться намного серьезнее. Но всё-таки надеюсь, что удастся все совместить, очень не хочется уходить с работы — мы ведь только-только освоились.
— Преподаватели не относятся лояльнее к студентам, которые работают в Сovid-стационарах?
— Возможно, они относились бы лояльнее, если бы мы им об этом говорили. Но пока такой необходимости не было, прошедшие два экзамена и так сдали спокойно.
«Не думать о болезни, чтобы не испугаться»
«Когда я на работе, о заражении даже не думаю, как-то не до того. Ну и понимаю: несмотря на все уровни защиты, риск подхватить вирус у нас довольно высок, все очень зависит от концентрации внимания на всех, даже самых минимальных нюансах», — за две недели в приемном отделении Света видела слишком много пациентов, и пожилых, и молодых. Она уже знает: тяжело коронавирусная инфекция может протекать у всех, не только у больных старшего возраста, как считалось совсем недавно. «Но я об этом стараюсь много не думать, чтобы не испугаться. Все равно дело уже сделано, назад пути нет».
Света не стесняется страха, не обесценивает серьезность ситуации
И не осуждает за сомнения студентов других медицинских вузов, которые жалуются на принудительную практику в коронавирусных больницах. «Я могу понять ребят, которые критикуют эту инициативу, не хотят идти работать по тем или иным причинам. Многие боятся за себя и родных, есть, наверное, и те, кто не хочет, не может сейчас выйти из-за чего-то еще. Стоит ли заставлять? Наверное, не стоит. Вряд ли в больнице будет польза от человека, которого пригнали туда палками, у которого нет мотивации и он все принимает в штыки. Особенно в такой ситуации, как сейчас, когда важна максимальная концентрация абсолютно всех членов команды».
Я обязан ходить на работу даже во время изоляции, но боюсь из-за вируса. Какие у меня варианты?
— А что с зарплатой? Она вам положена?
— Положена, правда, я не сразу об этом узнала. Сначала просто решила идти получать опыт, а потом оказалось, что за это нам еще и заплатят. Я, признаться, раньше никогда в жизни не работала. Так что это тоже стало дополнительной мотивацией. Пока, правда, я тут чуть больше двух недель, денег еще не получала.
Светлана Нечаева работает не как студент, а как медик — она оформлена на ставку медицинской сестры. Московский депздрав на днях официально сообщил: за работу (и даже за практику) в коронавирусных больницах студенты будут получать хорошие надбавки. Света уже придумала, как потратить первую в жизни зарплату: «Надеюсь, мама прочитает этот текст не раньше, чем получит мой сюрприз».
Читайте также: