Кто такой станционный смотритель профессия

Опубликовано: 02.10.2024

Первый вопрос, который возникает перед учащимися при изучении повести Пушкина, - кто такой станционный смотритель? Это должность мелкого чиновника одного из последних рангов - четырнадцатого класса. В прошлом существовал закон о порядке государственной службы, изданный Петром 1 в 1722 году, назывался он "Табель о рангах". Все, получившие 8 первых рангов, причислялись потомственно к лучшему старшему дворянству, "хотя бы и низкой породы были". Издание табели о рангах оказало огромное влияние на исторические судьбы дворянского сословия.
ТАБЕЛЬ О РАНГАХ.
Чины гражданские.
1.Канцлер.
2.Действительный тайный советник.
3.Тайный советник.
4.Действительный статский советник.

5.Статский советник.
6.Коллежский советник. Военный советник.
7.Надворный советник.
8.Коллежский ассесор.
9.Титулярный советник.
10.Коллежский секретарь.
11.Корабельный секретарь.
12.Губернский секретарь.
13.Провинциальный секретарь.
Сенатский регистратор.
Синодский регистратор.
Кабинетский регистратор.
14. Коллежский регистратор.
Мы видим, что герой повести А.С.Пушкина станционный смотритель Самсон Вырин занимал низшую должность табели о рангах, чиновника четырнадцатого класса - коллежского регистратора. Теперь понятна ирония Пушкина, высказанная в эпиграфе к повести: "Коллежский регистратор - почтовой станции диктатор. Князь Вяземский".
Что такое станционный смотритель? На этот вопрос отвечает сам Пушкин: "Сущий мученик четырнадцатого класса". На тему горькой судьбы "маленького человека" в дворянском обществе, впервые в литературе открытую Пушкиным, откликнулись Н.В.Гоголь повестью "Шинель", Ф.М.Достоевский романом "Бедные люди".
*

Начинаем работу над содержанием произведения.
Почему должность станционного смотрителя Пушкин называет сущей каторгой? Ответ подтверждаем цитатами из текста. ("Покою ни днём ни ночью. Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе: погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут - а виноват смотритель").
*
Как выглядел смотритель при первой встрече? Найдите и зачитайте описание его "смиренной, но опрятной обители". Что вам понравилось в описании?
Какие картинки висели на стенах комнаты? Перескажите "Притчу о блудном сыне". Чему она учит? Почему автор обращает наше внимание на эту деталь?
*
Прошло несколько лет. "Я приближался к станции с печальным предчувствием". Оправдалось предчувствие автора, в чём?
Как выглядел теперь Самсон Вырин? Как изменилось его жилище? Что же произошло?
Как смотритель пытался бороться со своей бедой?
Что сделал старик с деньгами, которые дал ему Минский? А как вы бы поступили?
Как вы сами относитесь к поступку Минского?
Какова дальнейшая судьба Самсона Вырина?
Над чем нас заставляет задуматься повесть Пушкина?
*
Когда повесть прочитана, учащиеся проанализировали основные её моменты, написали сочинение, можно поиграть в сюжетно-ролевые игры. Например, по примеру передачи Андрея Малахова провести шоу "Пусть говорят" .
- Добрый день! Сегодня у нас в студии потрясающая история одной российской семьи. Ведёт передачу Андрей Малахов, не переключайтесь! Итак, мы пригласили в гости Самсона Вырина, он поделится с нами своим горем, и мы вместе попытаемся решить вечную проблему отцов и детей, ответить на злободневные вопросы.
Расскажите, пожалуйста, что же у вас произошло в семье?
- Долгие годы мы с дочерью Дуней жили на почтовой станции бедно, трудом, исполненным оскорблений и унижений, но ни на что не жаловались и были довольны своей судьбой. Но вот однажды в нашу жизнь пришла беда: молодой гусар Минский тайно увёз Дуню с собой. Я остался совершенно один. Жизнь потеряла всякий смысл.
- Скажите, а вы пытались как-то поговорить с дочерью?
(Роли распределены между учащимися, класс - зал зрителей задают вопросы смотрителю, Дуне, Минскому. Учитель принимает участие в "шоу" под видом "председателя Государственной думы" или другого "высокого" гостя передачи.)
Чем интересны такие сюжетно-ролевые игры для учеников? Тем, что учебный материал как бы "актуализируется", становится ближе и понятнее, пропускается через себя, личный опыт. Пушкин становится ближе.

Как часто мы думаем, что хорошо знаем историю своей страны, своей культуры, литературы…. А уж о нашем-то великом поэте Александре Сергеевиче Пушкине, конечно, знаем всё. Но такая самоуверенность, зазнайство, частенько преподает нам урок: «не будь самонадеянным всезнайкой! Интересуйся историей. Учи историю!»
Питер – Санкт-Петербург – (а тогда – Ленинград) был для меня родным городом. Казалось мне, что все исторические места здесь, связанные с именем Пушкина, знаю.

Конфуз со знанием истории произошёл на одном из военных аэродромов на реке Оредеж. Железнодорожная станция Сиверская, что в семидесяти километрах от центра Питера. Рядом знаменитая Гатчина…. Пушкинские места: Царское Село, деревня Кобрино, где домик Арины Родионовны, няни поэта, Михайловское, Тригорское… . Ну, всё известно! .
В 80-тые годы прошлого века, волею служебной необходимости, проводил лётные испытания самолёта на этом аэродроме. Режимы были не очень сложные. Фиксировался заход на посадку. Остальная часть полёта выполнялась только для того, чтоб повторить главную цель испытаний, заход на посадку. Работали на небольшой высоте, не выше четырёхсот метров над землёй. В свободную от испытательного режима часть полёта я мог любоваться земной поверхностью. Места здесь ровные. Видно далеко. Под нами проплывали: шоссе Ленинград-Луга-Псков, деревенька Выра, дачные участки ленинградцев. В Выре меня заинтересовал православный храм. Летая по разным весям страны, находясь в командировках, любил посещать местные церкви. Какая-то умиротворяющая чистота и торжественность была в них. После такого посещения и сам становился чище и спокойней.
В один из свободных от полётов дней всем экипажем отправились в Выру. Кроме Храма нас там ещё интересовал местный придорожный ресторанчик. Ходили слухи об очень приличной кухне этого заведения. И назывался он тепло, по-домашнему: «Трактир Самсон Вырин».
Было лето. Тёплый, чистый деревенский воздух настраивал на добродушный, расслабленный отдых. В то время ещё не было засилья автомашин на дорогах, и воздух был действительно чистый, деревенский. К тому же было воскресенье. Шестое июня…. Храм посетили. Поставили свечи. Сделали пожертвования. Впереди – ресторан!
«Сок начал выделяться».

Вдали у дороги виднелась небольшая часовня. Рядом с ней какие-то постройки, огороженные забором из чистых, светлых, добротных досок. На входе деревянные ворота с навесом.
«Вот молодцы! Как хорошо оформили ресторанчик!» – восхищаемся мы. Зашли через ворота. И… остолбенели! Словно сразу шагнули в прошлое. Шагнули и замерли. Внутри двора расставлены конные коляски. Отдельная конюшня. Какие-то хозяйственные постройки. Двор замощён булыжником. Два дома. Один – побольше, второй – поменьше. Много народу. В центре двора сооружен импровизированный театр. «Кресла» – оструганные доски на чурбаках. Такая же сцена. Во дворе большинство людей одеты в русскую крестьянскую одежду. В старинную. Девятнадцатого века.

Экипаж повесил носы. Делимся между собой: « поесть-то не придётся – людно…. Когда наша очередь подойдёт?»
Спрашиваем одного, по одёжке, – явно работника этого заведения:
– Где тут у вас кормят? В которой избе? – он остановился и с изумлёнными глазами, и вытянувшимся лицом, молвил. Именно – «молвил».
– А здесь не кормят…
– А что же здесь?
– Музей!
– Какой? – теперь лица вытянулись у нас.
– Станционного смотрителя! – произнёс он по слогам, едва проглотив ком слов, застрявших в его горле от удивления и возмущения нашей «серостью». – А сегодня – шестое июня! – чудом не подавился словами, вылетающими из него.

Тут до нас стало доходить, что попали мы не в ресторан, а в музей на праздник. Ещё раз кого-то спрашивать было не прилично. Начали вспоминать, какая же праздничная дата может быть шестого июня. «Станционный смотритель», «Выра». «Пушкин! День рождения Александра Сергеевича!» – вдруг вспомнилось почти одновременно всему экипажу.
Стыдно стало от того, что попали в неловкое положение из-за своей памяти. А вот осознание факта, что присутствуем на празднике истории, что соприкасаемся с местами, где бывал великий поэт, радостью разливалось в наших сердцах и душах.

Не знали мы о музее литературному герою. В то время это был первый и единственный литературный музей в нашей стране – «Дом станционного смотрителя». А здесь была создана атмосфера почтово-дорожного быта девятнадцатого века. В пушкинское время на Белорусском почтовом тракте, так называлось это шоссе в те времена, стояла третья от Санкт-Петербурга почтовая станция – Выра. Здесь меняли лошадей, отдыхали путники.

На дворе этой почтовой станции находилось всё необходимое для её деятельности. Здесь были: дом смотрителя, конюшня, кузница, амбар, сеновал, коновязь, колодец, шорная. Всё деревянное. При въезде на почтовую станцию стояла придорожная часовня в честь святых мучеников Косьмы и Дамиана, теперь она восстановлена после варварских следов войны 1941-1945 года.

При поездках в родовое имение Пушкин любил отдыхать в Выре. Такие посещения дали ему пищу для создания повести Станционный смотритель. И в последний путь в Михайловское тело великого поэта и гражданина России покоилось целую ночь в часовне. Это было его одиннадцатое посещение почтовой станции Выра.

Мы всем экипажем стояли перед двумя одноэтажными домами, покрашенными в розовый цвет. Их соединяла каменная стена с навесными деревянными воротами.
Молоденькая весёлая девушка в цветастом сарафане, наш экскурсовод, рассказала, что один из домов – копия почтовой станции пушкинского времени. Внутри почти все вещи подлинные. Вот на столе лежит шнуровая книга, на ней подорожная Александра Сергеевича Пушкина, которую он сам держал в руках! Изумление и восторженность охватили нас. На другом столе у большой голландской печи – чайная посуда 1820-х годов. Здесь же подлинные дорожные вещи постояльцев, нетронутые постели жильцов.
На столике Дуняши, героини повести «Станционный смотритель», рукоделие, недошитый сарафан, забытая вышивка на пяльцах. На комоде разбросаны простенькие украшения.

Во втором доме располагалась "ямщицкая" с вещами быта «водителей почтовых повозок» и крестьян. На стенах развешены хомуты, уздечки, конские сбруи, дуги с колокольчиками. Вот куда мы попали.

А на дворе продолжалось представление. На деревянном помосте сцены разыгрывался какой-то эпизод из повестей Белкина. Присели и мы на хорошо оструганные доски-лавки.
Выступления самодеятельности закончились. На сцене появился стол для президиума. Пожилой мужчина начинал официальную часть празднования «Дня рождения Александра Сергеевича Пушкина». Зашелестели голоса зрителей: Дудин, Дудин, Михаил Дудин. Я вспомнил, что во времена моей молодости, когда жил и учился в Ленинграде, бывал на вечерах поэта Михаила Дудина. Да, это был он, такой длинный и сутулый, словно хотел казаться пониже.

Рядом со мной сидела уже не молодая, но с очень приятным добрым лицом, женщина. Её простенькое светлое ситцевое платьице с огромными голубыми васильками, коротенькие белые носочки и простенькие босоножки – всё гармонировало с общей обстановкой на почтовом дворе. Она казалась мостиком между эпохами. Эпохой Пушкина и современным миром. Она была спокойна. Тёплый летний день, чистый воздух, общая праздничная обстановка явно действовали на неё умиротворяюще.

«Наверно, дачница из Питера», – решил я. Возбуждённый тем, что нежданно-негаданно попал на день рождения Александра Сергеевича, я не мог сидеть спокойно и всё ещё переживал ощущение неловкости и вины в том, что… . Ну, что плохо помню историю. И, конечно, обратился к ней.
– Это ж надо!? Столько раз пролетал над этим двором и не знал, что это музей великому произведению великого Пушкина!
Она повернулась ко мне с интересом:
– Вы лётчик? Я тоже во время войны имела отношение к авиации, – она замолчала, задумалась. Словно снова окунулась в войну. – Училась в ШМАСе… . Это – школа младших авиационных специалистов, – поясняла она мне то, что я и так хорошо знал, что такое ШМАС. – Убежала оттуда на фронт. Не то, что «убежала», а добилась перевода в запасной полк. В этой-то школе нас готовили, как «спецов» по обслуживанию авиационных приборов на самолётах. Стрелочки, мембраночки, шестерёнки… Это не для меня. А вот из запасного полка прямым путём на фронт. Пехота, – она задумчиво улыбнулась. Чуть-чуть улыбнулась. Одними губами и морщинками у глаз.

– И я тоже убегал. Уже был воспитанником БАО, фронтового батальона аэродромного обслуживания. Но, однажды, под Кенигсбергом, рядом с нашей частью остановился пехотный полк. Там я познакомился с миномётчиками. Они меня начали зазывать к себе наводчиком. Второго приглашения мне не надо было. Но на утро, когда полк и я вместе с ним готовились к маршу на штурм прусской крепости, появился мой командир отделения из БАО старший сержант Борис Пургин с бойцом. Оба при оружии и меня «под конвоем» вернули к прежнему «месту службы», пообещав «отдать под трибунал».
«Дачница из Ленинграда» рассмеялась.
И тут Михаил Дудин начал приглашать почётных гостей праздника на сцену. Назвал фамилию: «Юлия Друнина». Сидевшая рядом со мной скромная тихая женщина встала и пошла на сцену… . Так я получил второй укор совести. Сидел рядом. Вёл беседу. И не знал, что это Юлия Друнина! Великая поэтесса двадцатого века. Фронтовик, Ленинградка. Я помню её «Зинку». Не всё. Но окончание мне врезалось навсегда:
Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый
У нее ты была одна…

Это всегда меня трогает до слёз. Сколько таких мамок осталось без своих кровинок Зинок, Ванечек….
Закончилась торжественная часть. Поэтов окружила толпа почитателей. Там же была и моя новая знакомая «питерская дачница». Пробился поближе к ней. Увидела. Улыбнулась. Взял её руку. Поцеловал.
– Простите, что не узнал. Ваша «Зинка» сидит у меня…, – показал на голову и на сердце. Спасибо.
Она погладила меня по голове и подарила свою задумчивую улыбку.
Память о Юлии Друниной, о музее Станционного смотрителя остались в моей душе навсегда.
Знайте историю Родины. Очень неловко попадать в такие вот положения.
Продолжая полёты в последующие дни, нарушая указания диспетчера, изменяли курс полёта в сторону от того места, где был музей и стояла часовенка Косьмы и Дамиана. Мы словно боялись потревожить место, где тело великого сына России покоилось лишь одну ночь.

Февраль 2014 года

Здравствуйте! Спасибо за проникновенное, искреннее произведение! Столько чувств, мыслей, воспоминаний, сожалений о своей инертности, косности и восхищения людьми, которые живут рядом с тобой. Но у которых хватает сил помнить неотрешенно, а деятельно! В небольшом эссе сфокусировано так много о людях нашей страны! И понимаешь, как они дороги нам- и те, кого с нами нет! И конечно Александр Сергеевич! Удивительный у нас народ, впитавший народы разных национальностей,обогатившим русский язык и культуру! А история? Она рядом,она продолжается. у Вас об этом тоже написано. Спасибо,

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Проза.ру – порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Легко можно догадаться, что есть у меня приятели из почтенного сословия смотрителей. В самом деле, память одного из них мне драгоценна. Обстоятельства некогда сблизили нас, и об нем-то намерен я теперь побеседовать с любезными читателями.

В 1816 году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному. Находился я в мелком чине, ехал на перекладных, и платил прогоны за две лошади. Вследствие сего смотрители со мною не церемонились, и часто бирал я с бою то, что, во мнении моем, следовало мне по праву. Будучи молод и вспыльчив, я негодовал на низость и малодушие смотрителя, когда сей последний отдавал приготовленную мне тройку под коляску чиновного барина. Столь же долго не мог я привыкнуть и к тому, чтоб разборчивый холоп обносил меня блюдом на губернаторском обеде. Ныне то и другое кажется мне в порядке вещей. В самом деле, что было бы с нами, если бы вместо общеудобного правила: чин чина почитай, ввелось в употребление другое, например: ум ума почитай? Какие возникли бы споры! и слуги с кого бы начинали кушанье подавать? Но обращаюсь к моей повести.

День был жаркий. В трех верстах от станции *** стало накрапывать, и через минуту проливной дождь вымочил меня до последней нитки. По приезде на станцию, первая забота была поскорее переодеться, вторая спросить себе чаю. «Эй Дуня! – закричал смотритель, – поставь самовар, да сходи за сливками». При сих словах вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати, и побежала в сени. Красота ее меня поразила. «Это твоя дочка?» – спросил я смотрителя. – «Дочка-с, – отвечал он с видом довольного самолюбия; – да такая разумная, такая проворная, вся в покойницу мать». Тут он принялся переписывать мою подорожную, а я занялся рассмотрением картинок, украшавших его смиренную, но опрятную обитель. Они изображали историю блудного сына: в первой почтенный старик в колпаке и шлафорке отпускает беспокойного юношу, который поспешно принимает его благословение и мешок с деньгами. В другой яркими чертами изображено развратное поведение молодого человека: он сидит за столом, окруженный ложными друзьями и бесстыдными женщинами. Далее, промотавшийся юноша, в рубище и в треугольной шляпе, пасет свиней и разделяет с ними трапезу; в его лице изображены глубокая печаль и раскаяние. Наконец представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафорке выбегает к нему навстречу: блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости. Под каждой картинкой прочел я приличные немецкие стихи. Всё это до ныне сохранилось в моей памяти, также как и горшки с бальзамином и кровать с пестрой занавескою, и прочие предметы, меня в то время окружавшие. Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый сертук с тремя медалями на полинялых лентах.

Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как девушка, видевшая свет. Я предложил отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.

Лошади были давно готовы, а мне всё не хотелось расстаться с смотрителем и его дочкой. Наконец я с ними простился; отец пожелал мне доброго пути, а дочь проводила до телеги. В сенях я остановился и просил у ней позволения ее поцеловать; Дуня согласилась. Много могу я насчитать поцелуев, С тех пор, как этим занимаюсь, но ни один не оставил во мне столь долгого, столь приятного воспоминания.

Прошло несколько лет, и обстоятельства привели меня на тот самый тракт, в те самые места. Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу ее снова. Но, подумал я, старый смотритель, может быть, уже сменен; вероятно, Дуня уже замужем. Мысль о смерти того или другого также мелькнула в уме моем, и я приближался к станции *** с печальным предчувствием.

Лошади стали у почтового домика. Вошед в комнату, я тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного сына; стол и кровать стояли на прежних местах; но на окнах уже не было цветов, и всё кругом показывало ветхость и небрежение. Смотритель спал под тулупом; мой приезд разбудил его; он привстал. Это был точно Самсон Вырин; но как он постарел!

Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно небритого лица, на сгорбленную спину – и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика. «Узнал ли ты меня? – спросил я его; – мы с тобою старые знакомые». – «Может статься, – отвечал он угрюмо; – здесь дорога большая; много проезжих у меня перебывало». – «Здорова ли твоя Дуня?» – продолжал я. Старик нахмурился. «А Бог ее знает», – отвечал он. – «Так видно она замужем?» сказал я. Старик притворился, будто бы не слыхал моего вопроса, и продолжал пошептом читать мою подорожную. Я прекратил свои вопросы и велел поставить чайник. Любопытство начинало меня беспокоить, и я надеялся, что пунш разрешит язык моего старого знакомца.

Я не ошибся: старик не отказался от предлагаемого стакана. Я заметил, что ром прояснил его угрюмость. На втором стакане сделался он разговорчив; вспомнил или показал вид, будто бы вспомнил меня, и я узнал от него повесть, которая в то время сильно меня заняла и тронула.

«Так вы знали мою Дуню? – начал он. – Кто же и не знал ее? Ах, Дуня, Дуня! Что за девка то была! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит, никто не осудит. Барыни дарили ее, та платочком, та сережками. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать, аль отужинать, а в самом деле только, чтоб на нее подолее поглядеть. Бывало барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мною разговаривает. Поверите ль, сударь: курьеры, фельдъегеря с нею по получасу заговаривались. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житье? Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать». Тут он стал подробно рассказывать мне свое горе. – Три года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиневывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинеле, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя лошадей. Лошади все были в разгоне. При сем известии путешественник возвысил было голос и нагайку; но Дуня, привыкшая к таковым сценам, выбежала из-за перегородки и ласково обратилась к проезжему с вопросом: неугодно ли будет ему чего-нибудь покушать? Появление Дуни произвело обыкновенное свое действие. Гнев проезжего прошел; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин. Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдернув шинель, проезжий явился молодым, стройным гусаром с черными усиками. Он расположился у смотрителя, начал весело разговаривать с ним и с его дочерью. Подали ужинать. Между тем лошади пришли, и смотритель приказал, чтоб тотчас, не кормя, запрягали их в кибитку проезжего; но возвратясь, нашел он молодого человека почти без памяти лежащего на лавке: ему сделалось дурно, голова разболелась, невозможно было ехать. Как быть! смотритель уступил ему свою кровать, и положено было, если больному не будет легче, на другой день утром послать в С*** за лекарем.

Прошел еще день, и гусар совсем оправился. Он был чрезвычайно весел, без умолку шутил то с Дунею, то с смотрителем; насвистывал песни, разговаривал с проезжими, вписывал их подорожные в почтовую книгу, и так полюбился доброму смотрителю, что на третье утро жаль было ему расстаться с любезным своим постояльцем. День был воскресный; Дуня собиралась к обедни. Гусару подали кибитку. Он простился с смотрителем, щедро наградив его за постой и угощение; простился и с Дунею и вызвался довезти ее до церкви, которая находилась на краю деревни. Дуня стояла в недоумении. «Чего же ты боишься? – сказал ей отец; – ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул и лошади поскакали.

Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром, как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом. Не прошло и получаса, как сердце его начало ныть, ныть, и беспокойство овладело им до такой степени, что он не утерпел, и пошел сам к обедни. Подходя к церкви, увидел он, что народ уже расходился, но Дуни не было ни в ограде, ни на паперти. Он поспешно вошел в церковь; священник выходил из алтаря; дьячок гасил свечи, две старушки молились еще в углу; но Дуни в церкве не было. Бедный отец насилу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала. Смотритель пошел домой ни жив, ни мертв. Одна оставалась ему надежда: Дуня по ветрености молодых лет вздумала, может быть, прокатиться до следующей станции, где жила ее крестная мать. В мучительном волнении ожидал он возвращения тройки, на которой он отпустил ее. Ямщик не возвращался. Наконец к вечеру приехал он один и хмелен, с убийственным известием: «Дуня с той станции отправилась далее с гусаром».

Старик не снес своего несчастья; он тут же слег в ту самую постель, где накануне лежал молодой обманщик. Теперь смотритель, соображая все обстоятельства, догадывался, что болезнь была притворная. Бедняк занемог сильной горячкою; его свезли в С*** и на его место определили на время другого. Тот же лекарь, который приезжал к гусару, лечил и его. Он уверил смотрителя, что молодой человек был совсем здоров, и что тогда еще догадывался он о его злобном намерении, но молчал, опасаясь его нагайки. Правду ли говорил немец, или только желал похвастаться дальновидностию, но он ни мало тем не утешил бедного больного. Едва оправясь от болезни, смотритель выпросил у С*** почтмейстера отпуск на два месяца, и не сказав никому ни слова о своем намерении, пешком отправился за своею дочерью. Из подорожной знал он, что ротмистр Минский ехал из Смоленска в Петербург. Ямщик, который вез его, сказывал, что всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте. «Авось, – думал смотритель, – приведу я домой заблудшую овечку мою». С этой мыслию прибыл он в Петербург, остановился в Измайловском полку, в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, и начал свои поиски. Вскоре узнал он, что ротмистр Минский в Петербурге и живет в демутовом трактире. Смотритель решился к нему явиться.

Рано утром пришел он в его переднюю, и просил доложить его высокоблагородию, что старый солдат просит с ним увидеться. Военный лакей, чистя сапог на колодке объявил, что барин почивает, и что прежде одиннадцати часов не принимает никого. Смотритель ушел и возвратился в назначенное время. Минский вышел сам к нему в халате, в красной скуфье. «Что, брат, тебе надобно?» – спросил он его. Сердце старика закипело, сльзы навернулись на глазах, и он дрожащим голосом произнес только: «Ваше высокоблагородие. сделайте такую Божескую милость. » Минский взглянул на него быстро, вспыхнул, взял его за руку, повел в кабинет и запер за собою дверь. «Ваше высокоблагородие! – продолжал старик, – что с возу упало, то пропало; отдайте мне, по крайней мере, бедную мою Дуню. Ведь вы натешились ею; не погубите ж ее по-напрасну». – «Что сделано, того не воротишь, – сказал молодой человек в крайнем замешательстве; – виноват перед тобою, и рад просить у тебя прощения; но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово. Зачем тебе ее? Она меня любит; она отвыкла от прежнего своего состояния. Ни ты, ни она – вы не забудете того, что случилось». Потом, сунув ему что-то за рукав, он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице.

В этот самый день, вечером, шел он по Литейной, отслужив молебен у Всех Скорбящих. Вдруг промчались перед ним щегольские дрожки, и смотритель узнал Минского. Дрожки остановились перед трехэтажным домом, у самого подъезда, и гусар вбежал на крыльцо. Счастливая мысль мелькнула в голове смотрителя. Он воротился, и поровнявшись с кучером: «Чья, брат, лошадь? – спросил он, – не Минского ли?» – «Точно так, – отвечал кучер, – а что тебе?» – «Да вот что: барин твой приказал мне отнести к его Дуне записочку, а я и позабудь, где Дуня-то его живет». – «Да вот здесь, во втором этаже. Опоздал ты, брат, с твоей запиской; теперь уж он сам у нее». – «Нужды нет, – возразил смотритель с неизъяснимым движением сердца, – спасибо, что надоумил, а я свое дело сделаю». И с этим словом пошел он по лестнице.

Двери были заперты; он позвонил, прошло несколько секунд; в тягостном для него ожидании. Ключ загремел, ему отворили. «Здесь стоит Авдотья Самсоновна?» – спросил он. «Здесь, – отвечала молодая служанка; – зачем тебе ее надобно?» Смотритель, не отвечая, вошел в залу. «Нельзя, нельзя!» – закричала вслед ему служанка: – «у Авдотьи Самсоновны гости». Но смотритель, не слушая шел далее. Две первые комнаты были темны, в третьей был огонь. Он подошел к растворенной двери и остановился. В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости. Дуня, одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле. Она с нежностью смотрела на Минского, наматывая черные его кудри на свои сверкающие пальцы. Бедный смотритель! Никогда дочь его не казалась ему столь прекрасною; он поневоле ею любовался. «Кто там?» – спросила она, не подымая головы. Он всё молчал. Не получая ответа, Дуня подняла голову. и с криком упала на ковер. Испуганный Минский кинулся ее подымать и, вдруг увидя в дверях старого смотрителя, оставил Дуню, и подошел к нему, дрожа от гнева. «Чего тебе надобно?» – сказал он ему, стиснув зубы; – что ты за мною всюду крадешься, как разбойник? или хочешь меня зарезать? Пошел вон!» и сильной рукою схватив старика за ворот, вытолкнул его на лестницу.

Старик пришел к себе на квартиру. Приятель его советовал ему жаловаться; но смотритель подумал, махнул рукой и решился отступиться. Через два дни отправился он из Петербурга обратно на свою станцию, и опять принялся за свою должность. «Вот уже третий год, – заключил он, – как живу я без Дуни, и как об ней нет ни слуху, ни духу. Жива ли, нет ли, Бог ее ведает. Всяко случается. Не ее первую, не ее последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал, да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь, да пожелаешь ей могилы. »

Таков был рассказ приятеля моего, старого смотрителя, рассказ неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжении своего повествования; но как бы то ни было, они сильно тронули мое сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне.

Недавно еще, проезжая через местечко ***, вспомнил я о моем приятеле; я узнал, что станция, над которой он начальствовал, уже уничтожена. На вопрос мой: «Жив ли старый смотритель?» – никто не мог дать мне удовлетворительного ответа. Я решился посетить знакомую сторону, взял вольных лошадей и пустился в село Н.

Это случилось осенью. Серенькие тучи покрывали небо; холодный ветер дул с пожатых полей, унося красные и желтые листья со встречных деревьев. Я приехал в село при закате солнца и остановился у почтового домика. В сени (где некогда поцеловала меня бедная Дуня) вышла толстая баба и на вопросы мои отвечала, что старый смотритель с год как помер, что в доме его поселился пивовар, а что она жена пивоварова. Мне стало жаль моей напрасной поездки и семи рублей, издержанных даром. «Отчего ж он умер?» – спросил я пивоварову жену. – «Спился, батюшка», – отвечала она. – «Агде его похоронили?» – «За околицей, подле покойной хозяйки его». – «Нельзя ли довести меня до его могилы?» – «Почему же нельзя. Эй, Ванька! полно тебе с кошкою возиться. Проводи-ка барина на кладбище, да укажи ему смотрителеву могилу».

При сих словах, оборванный мальчик, рыжий и кривой, выбежал ко мне и тотчас повел меня за околицу.

– Знал ты покойника? – спросил я его дорогой.

– Как не знать! Он выучил меня дудочки вырезывать. Бывало (царство ему небесное!) идет из кабака, а мы-то за ним: «Дедушка, дедушка! орешков!» – а он нас орешками и наделя ет. Всё бывало с нами возится.

– А проезжие вспоминают ли его?

– Да ноне мало проезжих; разве заседатель завернет, да тому не до мертвых. Вот летом проезжала барыня, так та спрашивала о старом смотрителе и ходила к нему на могилу.

– Какая барыня? – спросил я с любопытством.

– Прекрасная барыня, – отвечал мальчишка; – ехала она в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной моською; и как ей сказали, что ста рый смотритель умер, так она заплакала и сказала детям: «Сидите смирно, а я схожу на кладбище». А я было вызвался довести ее. А барыня сказала: «Я сама дорогу знаю». И дала мне пятак серебром – такая добрая барыня.

– Мы пришли на кладбище, голое место, ничем не огражденное, усеянное деревянными крестами, не осененными ни единым деревцем. Отроду не видал я такого печального кладбища.

– Вот могила старого смотрителя, – сказал мне мальчик, вспрыгнув на груду песку, в которую врыт был черный крест с медным образом.

– И барыня приходила сюда? – спросил я.

– Приходила, – отвечал Ванька; – я смотрел на нее издали. Она легла здесь и лежала долго. А там барыня пошла в село и призвала попа, дала ему денег и поехала, а мне дала пятак серебром – славная барыня!

– И я дал мальчишке пятачок, и не жалел уже ни о поездке, ни о семи рублях, мною истраченных.

Станционный смотритель — это мелкий чиновник, отвечающий за работу почтовой станции. Это должность 14-го класса, низшего в чиновничьей иерархии. Именно поэтому в произведении Пушкина смотритель Самсон Вырин символизирует «маленького человека», неспособного постоять за себя.

Д. Шмаринов. Иллюстрация к повести «Станционный смотритель»

Кратчайший пересказ

Станционный смотритель Самсон Вырин живет с красавицей-дочерью Дуней. Однажды через их станцию проезжает гусарский офицер Минский. Он обманом увозит приглянувшуюся девушку с собой в Петербург.

Вырин едет в столицу к Минскому, у которого на содержании живет Дуня, и просит вернуть дочь. Гусар дважды прогоняет смотрителя. Старик возвращается на станцию, где с горя начинает пить и через несколько лет умирает.

Однажды к дому станционного смотрителя приезжает богато одетая женщина с тремя детьми. Узнав, что Вырин умер, она идет на кладбище и долго лежит на его могиле.

Полный текст, аудиокнига, фильм с Михалковым

В формате аудиокниги произведение можно послушать на YouTube.

В 1972 году на студии «Мосфильм» режиссер Сергей Соловьев снял фильм по мотивам повести Пушкина. Роль Самсона Вырина исполнил Николай Пастухов, его дочери — Марианна Кушнерова, гусара Минского — Никита Михалков.

Краткое содержание повести Пушкина «Станционный смотритель»

Иван Петрович Белкин, от лица которого ведется повествование, рассказывает историю знакомого смотрителя Самсона Вырина, на станции которого он побывал трижды.

Познакомились они в 1816 году. Вырин принял вымокшего под дождем путешественника, 14-летняя красавица-дочка смотрителя Дуня подала им чай, и они втроем долго разговаривали так, словно всю жизнь были знакомы. На прощание рассказчик поцеловал девушку.

Спустя несколько лет Белкин вновь оказался на знакомой станции. Вырин сильно постарел, а сама станция выглядела ветхой и неухоженной. Дуни нигде не было видно, и на вопрос о ее здоровье отец ответил лишь: «А бог ее знает». Но на втором стакане пунша Вырин разговорился и поведал свою печальную историю.

Д. Шмаринов. Иллюстрация к повести «Станционный смотритель»

Три года назад зимним вечером приехал на тройке путешественник, стройный гусар с черными усиками, и стал гневно требовать лошадей. Появилась Дуня, и гусар успокоился, сев ужинать. Лошадей подали, но офицер вдруг сказался больным и никуда не поехал. Так он задержался на пару дней. Дуня подносила ему пить, разговаривала с ним.

Д. Шмаринов. Иллюстрация к повести «Станционный смотритель»

Вскоре путешественник поправился, был весел, шутил с Дуней и насвистывал песни. Самсону Вырину он полюбился. Поэтому когда офицер собрался уезжать и предложил подвезти Дуню в церковь, отец велел ей не бояться и поехать: «Ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Дуня села в кибитку с гусаром и уехала.

Уже спустя полчаса отец заподозрил неладное. Сам пошел в церковь, но оказалось, что на службе девушки не было. К вечеру вернулся ямщик и сообщил, что Дуня со следующей станции отправилась с гусаром дальше. Ямщик «сказывал, что всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте».

Тут только старик понял, что офицер лишь притворялся больным. Вырин выпросил отпуск на два месяца и пешком отправился в Петербург, за дочерью: из подорожной он знал, что гусар — ротмистр Минский — ехал в столицу.

Д. Шмаринов. Иллюстрация к повести «Станционный смотритель»

В Петербурге Вырин нашел Минского и со слезами попросил отпустить Дуню домой: «Ведь вы натешились ею; не погубите ж ее понапрасну». Гусар был смущен, но возвращать девушку отцу отказался: «Она будет счастлива, даю тебе честное слово. Зачем тебе ее? Она меня любит; она отвыкла от прежнего своего состояния». Минский выставил гостя за дверь, сунув ему денег. Станционной смотритель со слезами негодования бросил деньги на землю. Потом вернулся, но денег уже не было.

Вечером того же дня Вырин увидел Минского на Литейном проспекте — тот заходил в какой-то дом. Смотритель догадался, что там и живет Дуня, он поднялся наверх и вошел. В богато обставленной комнате сидел в кресле гусар, а на ручке кресла — Дуня, «одетая со всею роскошью моды»: «Она с нежностью смотрела на Минского, наматывая черные его кудри на свои сверкающие пальцы».

А. Ванециан. Иллюстрация к повести «Станционный смотритель»

Увидев отца, девушка упала без чувств. Минский же вытолкал старика на лестницу. Смотритель решил сдаться и вернулся обратно на станцию.

Вот уже третий год, заключил он, как живу я без Дуни, и как об ней нет ни слуху, ни духу. Жива ли, нет ли, бог ее ведает. Всяко случается. Не ее первую, не ее последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал, да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь, да пожелаешь ей могилы…

Недавно рассказчик вновь проезжал мимо того местечка. Оказалось, почтовой станции уже нет, но он заплатил за лошадей и поехал в село Н. проведать старого знакомого. Оказалось, старик Вырин уже год как умер — спился. Местный мальчишка отводит гостя на могилу.

Мальчик рассказывает Белкину, что «летом проезжала барыня, так та спрашивала о старом смотрителе и ходила к нему на могилу». Ехала она в карете с шестеркой лошадей, с тремя маленькими детьми, няней и собачкой. Узнав о смерти смотрителя, она заплакала и пошла на кладбище: «Она легла здесь и лежала долго. А там барыня пошла в село и призвала попа, дала ему денег и поехала, а мне дала пятак серебром — славная барыня!»

Д. Шмаринов. Иллюстрация к повести «Станционный смотритель»

Краткий анализ «Станционного смотрителя»: тема, идеи, композиция и герои

«Станционный смотритель» — самая печальная из «Повестей Белкина». Если в других произведениях цикла все заканчивается благополучно, то здесь в центре повествования — семейная трагедия, разлука отца и дочери.

Пушкин обыгрывает сюжетные ходы ряда известных читателям произведений, таких как «Бедная Лиза» Николая Карамзина. Однако свою повесть Пушкин делает более неоднозначной: это не предсказуемое сентиментальное произведение о несчастной девушке, не романтическая история любви, а реалистическое повествование о социальном неравенстве, взаимном непонимании, одиночестве и влюбленности.

Тема и идея произведения

Тему произведения можно определить по разному: это и судьба «маленького человека», и отцовская любовь, и разлука.

Идею «Станционного смотрителя» также можно трактовать различными способами. Одни полагают, что главное в повести — сочувствие простому человеку, который в сословном обществе не может защитить ни себя, ни любимую дочь от «сильных мира сего».

Другие видят идею «Станционного смотрителя» в неизбежном разобщении родных людей: дочеь Вырина выбирает для себя судьбу петербургской дамы и навсегда покидает отца.

В философском смысле идея повести — необратимость значимых поступков. Каждый делает свой выбор, и повернуть время назад невозможно, даже если поступки эти привели к трагедии.

А. Ванециан. Иллюстрация к повести «Станционный смотритель»

Композиция повести

Композиционно повесть состоит из четырех частей. Вводная часть — обращение рассказчика к читателю с призывом посочувствовать трудной судьбе станционных смотрителей.

Затем описаны три приезда рассказчика на станцию Самсона Вырина.

Во время первой встречи он знакомится с персонажами. Показана идиллия в доме Вырина, где он мирно живет с дочерью.

При второй встрече рассказчик узнает от смотрителя драматическую историю об отъезде Дуни и о попытке вернуть ее домой. Кульминация этой части — встреча Вырина с Минским и дочерью в Петербурге.

В свой третий приезд рассказчик узнает развязку. Выясняется, что судьба Дуни сложилась совсем не так плохо, как боялся отец. Однако сам Вырин уже спился и умер. Осиротевшая Дуня плачет на его могиле.

Характеристика Самсона Вырина и других персонажей

Среди персонажей повести нет ни положительных героев, ни настоящих злодеев. Каждый действует, исходя из своих представлений о мире.

Самсон Вырин — «маленький человек», незлой и честный. Он искренне любит дочь и заботится о ней, но не готов всеми силами бороться за нее с богатым дворянином.

Когда девушку увозит гусар, Вырин едет в Петербург, где находит Минского и Дуню. Но столкнувшись с сопротивлением офицера, смотритель сразу опускает руки. Старый армейский товарищ предлагает Самсону жаловаться и продолжать борьбу, но тот решает махнуть на это рукой, возвращается на станцию и спивается. Жалея дочь, он больше не предпринимает попыток что-то о ней узнать и как-то помочь.

Дуня (Авдотья Самсоновна Вырина) в начале повести — красивая и бойкая девушка, умеющая расположить к себе любого. По скупому описанию можно догадаться, что она сама согласилась уехать с гусаром в Петербург, хотя ее обуревали смешанные чувства: она «плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте».

В финале произведения Дуня — богатая барыня, у нее трое детей и жизнь, как кажется, удалась. Вот только жить ей придется с сознанием того, что именно разлука погубила отца.

Ротмистр Минский на первый взгляд кажется главным злодеем произведения, разрушившим идиллическую жизнь на станции. Он обманом увозит и соблазняет Дуню.

Однако далее становится понятно, что он действительно влюбился и не желал никому зла. Не даром гусар смущается, когда в Петербург приезжает Самсон Вырин, пытается откупиться и обещает сделать девушку счастливой. Вырин своими глазами видит, что ротмистр вовсе не держит Дуню силой.

По финалу повести можно предполагать, что Минский женился на Дуне, она родила ему детей, он обеспечивает семью. Лишь одинокая смерть старика-смотрителя не позволяет назвать этот финал счастливым.

Д. Шмаринов. Иллюстрация к повести «Станционный смотритель»

Описание «смиренной, но опрятной обители» станционного смотрителя

Заметную роль в повести играют описания почтовой станции, где служил Самсон Вырин. Станция словно повторяет судьбу своего смотрителя.

В первый приезд это небогатый уютный домик, «смиренная, но опрятная обитель», где рассказчик запомнил «горшки с бальзамином и кровать с пестрой занавескою». На стенах висят иллюстрации к библейской притче о блудном сыне — намек на то, что случится с Выриным и его дочерью.

Во второй приезд рассказчик видит, что без Дуни станция стала приходить в запустение: «Я тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного сына; стол и кровать стояли на прежних местах; но на окнах уже не было цветов, и все кругом показывало ветхость и небрежение». То же самое случилось и с Выриным — за три-четыре года он превратился из «бодрого мужчины в хилого старика».

В третий приезд рассказчика станция перестала существовать. В доме смотрителя живут пивовар с женой, которая встречает гостя в сенях — тех самых, где он некогда поцеловал на прощание Дуню. Нет станции, нет и Самсона Вырина; он лежит в могиле, куда однажды приехала его дочь — богатая барыня Авдотья Самсоновна.

Афиша немецкого фильма «Почтмейстер», снятого в 1940 году по мотивам повести «Станционный смотритель»

Зубной врач — это доктор, имеющий среднее медицинское образование, который лечит зубы.

"Тут, в нашем уезде, ваше превосходительство, - сказал он,- лет десять назад служил акцизный Яков Васильич. Заговаривал зубы - первый сорт. Бывало, отвернется к окошку, пошепчет, поплюет - и как рукой! Сила ему такая дадена. "(А.Чехов)

А.С. Пушкин

Станционный смотритель («Станционный смотритель»)

Станционный смотритель — должность 14-го класса.Работа станционного смотрителя заключалась в том, чтобы встретить путника, предоставить ему ночлег,если потребуется,а главное сменить лошадей.Главным средством передвижения были лошади, которые как и все живые существа уставали, и их необходимо было сменить на станции, чтобы ехать дальше.Эта профессия была широко распространена во времена А.С.Пушкина, поэт поднимает в своём произведении тему маленького человека, Самсона Вырина, так как представителями этой профессии были люди низких социальных слоёв.

Учитель («Дубровский»)

Профессия учителя связана с обучением детей.

"Кирила Петрович выписал из Москвы для своего маленького Саши француза-учителя, который и прибыл в Покровское во время происшествий, нами теперь описываемых."(А.Пушкин)

И.С. Тургенев

Лекарь («Отцы и дети»)

Лекарь-старинная профессия,которая былы необходима для лечения людей.

«Доктор, тот самый уездный лекарь, у которого не нашлось адского камня, приехал и, осмотрев больного, посоветовал держаться методы выжидающей и тут же сказал несколько слов о возможности выздоровления. - А вам случалось видеть, что люди в моем положении не отправляются в Елисейские? - спросил Базаров и, внезапно схватив за ножку тяжелый стол, стоявший возле дивана, потряс его и сдвинул с места.» (И.С. Тургенев)

Прачки («Му-Му»)

Испокон веков профессия прачки считалась тяжёлой и неблагодарной. Недаром же в старину прачек называли портомойками. Сейчас их труд облегчился, ведь появились стиральные машины и моющие средства.

"Старая барыня, у которой он жил в дворниках, во всем следовала древним обычаям и прислугу держала многочисленную: в доме у ней находились нетолько прачки, швеи, столяры, портные и портнихи,- был даже один шорник, он же считался ветеринарным врачом и лекарем для людей, был домашний лекарь для госпожи, был, наконец, один башмачник, по имени Капитон Климов, пьяница горький." (И.С.Тургенев)

В.Я.Брюсов

Каменщик («Каменщик»)

Люди, выбравшие профессию каменьщик, строят дома, кладут печи.

"Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? кому?" (В.Я. Брюсов)

М.Ю. Лермонтов

Поэт («Смерть поэта»)

Поэт - творческая профессия, заключающаяся в написании стихотворений. Многие поэты считали, что предназначенние поэта - призвать людей действовать, повлиять на них словом.

"Погиб поэт, невольник чести
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой. " (М.Ю.Лермонтов о смерти А.С.Пушкина)

В.Г. Короленко

Музыкант («Слепой музыкант»)

Музыкант - творческая профессия, заключающаяся в исполнении или написании музыки.

"Он прислушивается к импровизациям слепого музыканта, в которые вплетаются мотивы народных песен. Вдруг в оживленную мелодию врывается песня нищих слепцов. Максим понимает, что Петр сумел почувствовать жизнь в ее полноте, напомнить людям о чужих страданиях. Сознавая в этом и свою заслугу, Максим убеждается, что прожил жизнь не зря." (В.Г.Короленко)

Н.В. Гоголь

Кузнец («Ночь перед рождеством»)

Кузнец - это человек, который делает изделия из металла.Это тяжёлая профессия, требующая силы и выдержки, ведь в кузнице поддерживается очень высокая температура.

Канцелярский работник («Шинель»)

Канцелярский работник - чин 10-го класса, люди занимали низшие руководящие должности, их работа заключалась в переписывании документов. «Сколько не переменялось директоров и всяких начальников, его видели все на одном и том же месте, в том же положении, в той же самой должности, тем же чиновником для письма, так что потом уверились, что он, видно, так и родился на свет уже совершенно готовым, в вицмундире и с лысиной на голове. В департаменте не оказывалось к нему никакого уважения. Сторожа не только не вставали с мест, когда он проходил, но даже не глядели на него, как будто бы через приемную пролетела простая муха. Начальники поступали с ним как-то холодно-деспотически. Какой-нибудь помощник столоначальника прямо совал ему под нос бумаги, не сказав даже "перепишите", или "вот интересное, хорошенькое дельце", или что-нибудь приятное, как употребляется в благовоспитанных службах. И он брал, посмотрев только на бумагу, не глядя, кто ему подложил и имел ли на то право. Он брал и тут же пристраивался писать ее. Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же пред ним разные составленные про него истории; про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, говорили, что она бьет его, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки, называя это снегом. Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто бы никого и не было перед ним; это не имело даже влияния на занятия его: среди всех этих докук он не делал ни одной ошибки в письме.»(Н.В. Гоголь)

Г.Х. Андерсен

Трубочист («Пастушка и трубочист»)

Трубочист - старинная профессия, связанная с очищением труб от копоти.

«Трубочист успокаивал ее и показывал, куда ей лучше ступать своей фарфоровой ножкой, на какой выступ или золоченую завитушку. Его лестница также сослужила им добрую службу, и в конце концов они благополучно спустились на пол. Но, взглянув на старый шкаф, они увидели там страшный переполох. "(Г.Х. Андерсен)

А.Н. Толстой

Шарманщик («Приключения Буратино»)

Шарманщик - бродячий музыкант, играющий на шарманке.

«В это время к Джузеппе зашел его старинный приятель, шарманщик, по имени Карло. Когда-то Карло в широкополой шляпе ходил с прекрасной шарманкой по городам и пением и музыкой добывал себе на хлеб. Сейчас Карло был уже стар и болен, и шарманка его давно сломалась.» (А.Н.Толстой)

В.М. Гюго

Звонарь («Собор Парижской Богоматери»)

Звонарь -церковный служитель, который звонит в колокола. Говорят, что это не профессия, а призвание. Существуют специальные школы звонарей, у этих людей замечательный слух и чувство ритма.

«Со дня казни у позорного столба люди, жившие близ Собора Парижской Богоматери, заметили, что звонарский пыл Квазимодо значительно охладел. В былое время колокольный звон раздавался по всякому поводу: протяжный благовест - к заутрене и к повечерью, гул большого колокола - к поздней обедне, а в часы венчанья и крестин - полнозвучные гаммы, пробегавшие по малым колоколам и переплетавшиеся в воздухе, словно узор из пленительных звуков. Древний храм, репещущий и гулкий, был наполнен неизбывным весельем колоколов. В нем постоянно ощущалось присутствие шумного своевольного духа, певшего всеми этими медными устами. Ныне дух словно исчез. Собор казался мрачным и охотно хранящим безмолвие. В праздничные дни и в дни похорон обычно слышался сухой, будничный, простой звон, как полагалось по церковному уставу, но не более. Из двойного гула, который исходит от церкви и рождается органом внутри и колоколами извне, остался лишь голос органа. Казалось, звонницы лишились своих музыкантов. А между тем Квазимодо все еще обитал там. Что же с ним произошло? Быть может, в сердце его гнездились стыд и отчаяние, пережитые им у позорного столба; или все еще отдавались в его душе удары плети палача; или боль наказания заглушила в нем все, вплоть до его страсти к колоколам? А может статься, "Мария" обрела в его сердце соперницу, и большой колокол с его четырнадцатью сестрами был забыт ради чего-то более прекрасного?» (Виктор Мари Гюго)

Шарль Перро

Мельник ( «Кот в сапогах»)

Мельник - владелец мельницы или работник на мельнице.

«Жил-был старый мельник, и было у него три сына. Когда мельник умер, он оставил сыновьям в наследство все свое небогатое имущество: мельницу, осла и кота. Старшему досталась мельница, среднему – осел, ну а младшему пришлось взять себе кота..» (Шарль Перро)

Полезные ссылки

[1] Интернет-библиотека А.Коморова
[2] Сказки

Обсуждения к данной теме

Мне кажется, что можно было добавить в эту работу цель авторов, давая своим героям такие профессии.--Елена Коптева 07:14, 23 декабря 2009 (UTC)

Читайте также: