Кто такой стельмах профессия
Опубликовано: 02.10.2024
Щепетильник, банкоброшник, балагол… Думаете, эти странные слова являются забавными характеристиками человека или, быть может, обозначают детали какого-нибудь механизма? Вовсе нет, речь идет о вполне распространенных в старину специальностях, названия которых сейчас известны разве что историкам. Давайте вспомним самые любопытные профессии прошлого и посмотрим, чем же занимались работники тех лет.
Мастера минувших дней
Балаголы владели упряжными телегами и перевозили на них мебель, домашнюю утварь и пр. За небольшую доплату могли занести тяжелые вещи в помещение.
Банкоброшник трудился на бумагопрядильном производстве и отвечал за работу банкоброша — машины, разбивающей массу хлопкового волокна на отдельные, более тонкие жгуты.
Бруковщики мостили дороги брусчаткой.
Глашатаи информировали население об общезначимых событиях: чествовании прославленных полководцев, прибывающих в город послах, очередной раздаче продовольствия или планирующейся театральной постановке. Они выкрикивали различные объявления, сообщали о новых государственных распоряжениях, указах и т. д.
Гонтари покрывали крыши одним из самых доступных в те времена материалов — гонтом. Тонкие клиновидные дощечки (еловые, сосновые и пр.) с продольным пазом в торце вставляли одну в другую и укладывали по всей поверхности кровли.
Гужевник делал кожаные или веревочные петли для скрепления оглобель с дугой. Впрочем, гужевым называли любой транспорт на живой тяге, то есть с использованием ездовых животных: лошадей, волов, верблюдов. Так что гужевниками могли быть и простые перевозчики.
Клакеров нанимали для создания искусственного успеха или провала спектакля. Они стремились заразить своим настроением публику в оперных театрах, побуждая зрителей вслед за собой либо шикать артисту, либо аплодировать и кричать «Браво!».
Комашники пользовались уважением в народе, так как эти ремесленники умели делать лекала для выкройки кожи. В Россию это слово пришло из Польши, где так называли закройщиков обуви.
Лирники — бродячие музыканты, аккомпанирующие себе на лире, — развлекали народ на рынках и в других общественных местах.
Лудильщики занимались пайкой из медных сплавов (меди, латуни и бронзы). Позже возникла близкая по направленности профессия «сварщик».
Маркитанты в военное время следовали за войском, торгуя съестными и другими припасами.
Метранпажами (от франц. metteur en pages — «верстающий в страницы») называли руководителей группы наборщиков в типографии.
Офени странствовали по городам и весям и торговали всякой всячиной: иголками, бумагой, мелкими поделками, лубочными картинками и пр. Со временем у них сформировался особый уклад жизни и собственный язык (феня), непонятный для большинства окружающих.
Стельмахи изготавливали колеса для телег, бричек, карет. Труд таких специалистов был востребован вплоть до индустриальной революции, однако с внедрением массового производства эта профессия практически вымерла.
Таперы, расположившись в кинозале и поглядывая на экран, во время сеанса играли на фортепиано фрагменты различных музыкальных произведений, стараясь, чтобы они более или менее соответствовали каждому эпизоду фильма: веселому, трагичному, торжественному… В эпоху немого кинематографа многие поднаторевшие в своем деле таперы так искусно соединяли мелодии, что получалась живая фонограмма.
Факторы выполняли частные поручения и оказывали посреднические услуги: они всегда знали, кто продает недвижимость, в какой семье на выданье девушка с богатым приданым, где можно выгодно приобрести кур, уток, коров, и сводили продавцов и покупателей. При этом они получали щедрые комиссионные.
Цагельщики занимались лепкой кирпича — цеглы.
Щепетильниками называли купцов, торговавших вразнос перстнями, запонками, серьгами, импортной галантереей и парфюмерией, а также прочим «щепетильным» товаром.
Старые песни на новый лад
Кстати, то, что вышеперечисленные слова исчезли из обихода и стали архаизмами, отнюдь не означает, что канули в Лету и сами профессии. Многие из них в том или ином виде дошли до наших дней, хотя, конечно, эти специальности теперь вряд ли назовешь массовыми. На старых площадях и в центре мегаполисов, имеющих многовековую историю, по-прежнему можно увидеть плоды труда бруковщиков. Они продолжают мостить улицы булыжником, тем самым помогая восстановить исторический облик городов. Благодаря интересу со стороны отечественных и в особенности иностранных туристов обрели вторую жизнь различные ремесленные специальности: в открытых по всей стране «городах мастеров» люди лепят поделки из глины, работают на гончарных кругах, ткут рушники, изготавливают конскую упряжь и многое, многое другое. Функции балаголов в наши дни выполняют водители грузового такси. В подземных переходах и прочих местах большого скопления людей выступают уличные музыканты (правда, никому и в голову не придет назвать их лирниками, тем более что их излюбленный инструмент — гитара). А вместо типографских наборщиков и метранпажей в издательствах сейчас работают дизайнеры-верстальщики, выполняя, в общем-то, те же обязанности, что и их далекие предшественники.
Нельзя не отметить, что с некоторыми профессиями за прошедшие века произошли прямо-таки чудесные превращения. Щепетильники и офени послужили прообразами современных менеджеров по продажам, а глашатаи стали прародителями нынешних рекламщиков и прочих представителей PR-индустрии. Как отмечают историки, помимо государственных указов они озвучивали призывы сильных мира того и сообщали различные компрометирующие сведения, то есть активно использовали агитацию, пропаганду и прочие хорошо известные нам методы политического пиара. Что уж говорить о факторах, буквально наводнивших нашу страну после перестройки? На посредничестве сделали деньги многие бизнесмены, да и сейчас такого рода услуги оказывает огромное количество контор. Так что не будем ставить крест на специальностях, кажущихся нам безнадежно устаревшими: кто знает, быть может, когда-нибудь они вновь появятся на страницах современной истории…
Наверняка вы даже не догадываетесь, какие странные и чудовищные должности и профессии доставались людям на протяжении всей многовековой человеческой истории. Сейчас мы расскажем вам о самых необычных среди них…
Придворный при королевской уборной
Человек, состоявший на этой отвратительной должности, официально называемой «придворный его Королевского Величества собственной уборной» отвечал за помощь монарху в момент отправления оным естественных надобностей.
Только не подумайте, будто эта грязная работа считалась унизительной. Как раз наоборот, в XVI-XVIII веках обладатель такой должности – счастливчик знатного происхождения – пользовался при королевском дворе невероятным уважением, властью и авторитетом. Он имел доступ к важным секретам и даже обладал привилегией донашивать одежду с королевского плеча.
Похитители трупов
С развитием медицины учёные и доктора стали остро нуждаться в мёртвых телах для проведения вскрытий, что в ту пору считалось совершенно недопустимым с религиозной точки зрения. На помощь докторам из медицинских школ пришли ничем не гнушавшиеся люди, зарабатывавшие на жизнь продажей выкопанных на кладбищах трупов.
Эта сомнительная практика вызывала в обществе многочисленные жаркие споры, достигнувшие критической точки в XIX веке, когда стало известно о преступлениях, совершенных серийными убийцами. Эмигранты из Ирландии Уильям Бёрк и Уильям Хэйр не могли хладнокровно дожидаться возможности украсть недавно захороненное тело. Они спокойно убивали людей и продавали их трупы преподавателям частной анатомической школы в Эдинбурге.
В Древнем Риме сукновалы не только валяли сукно, но и занимались стиркой грязной одежды. Даже сегодня стирка редко у кого вызывает большой энтузиазм, но мы точно не находим ничего отвратительного в этой нужной профессии. Оказывается, так было не всегда.
Сукновал проводил своё рабочее время, стоя в кадке, заполненной водой и щелочными химикатами, при этом неустанно топтал, скрёб и отжимал одежду ногами, отстирывая ткань от жира и грязи. Всё бы ничего, только самым доступным щелочным раствором в древности была моча, собранная сукновалом в общественных уборных.
Крысоловы очищали городские районы от стремительно растущей популяции грызунов – переносчиков опасных болезней. Некоторые крысоловы стали по-настоящему знаменитыми. Джек Блэк, например, был удостоен почётного титула «крысолова и кротолова Её Величества» по приказу самой королевы Виктории. Писатель и современник Джека Блэка так описывал внушающую ужас окружающим привычку крысолова играть с грызунами, которых он поймал:
«Я увидел, как он запустил руку в клетку и вытащил оттуда столько крыс, сколько у него получилось удержать в руках. Его поразительная ловкость как обычно вызвала громкий возглас удивления у окружающей толпы, особенно, когда люди заметили, что его руки не были покусаны.
Содрогаясь от ужаса, женщины наблюдали за тем, как он позволяет полудюжине отвратительных грызунов залезать себе под рубашку и карабкаться по голой груди, а мужчины клялись, что эти животные были дрессированными, так как он позволял им, словно белкам, бегать вверх-вниз по своим рукам.
Не отрывавшая глаз от этой диковинной сцены толпа следила за тем, как грызуны, сидя на плечах крысолова, чистили передними лапками свои мордочки, или, стоя на задних лапках, точно маленькие кенгуру, тёрлись миниатюрными носиками о его уши и щёки».
Мальчик для битья
Как вы поступите, если вам требуется поставить на место молодого зарвавшегося принца, хотя право наказывать избалованного наследника имеет только король? Всё очень просто: заведите принцу нового товарища для игр, которому можно задать хорошую трёпку всякий раз, когда принц ведёт себя скверно. Принцу при этом должно быть стыдно, ведь вместо него страдает невиновный приятель. Согласитесь, все необходимые формальности соблюдены, и проблема выглядит исчерпанной.
Удивительно, но иногда такая должность приносила её обладателю дополнительные бонусы и привилегии. Злосчастный король Англии Карл I, казнённый по приговору парламента в середине XVII века, сделал своего мальчика для битья Уильяма Мюррея 1-ым графом Дайсартом в 1643 году. Не иначе, как из чувства вины.
Калькулятор
Прежде, чем на смену людям пришли вычислительные машины, калькуляторами обычно называли работников или, в большинстве случаев, работниц, вручную обрабатывающих громадные объёмы цифр и информации.
Создательница «вавилонов»
Вы полагаете, будто современные укладки волос иногда отнимают чересчур много времени и сил? Тогда вам будет интересно узнать, что рекорд по затратам средств на создание на голове сложнейших сооружений из мелких завитков, виртуозно уложенных ярусами, побили античные римлянки. В Древнем Риме служанки-рабыни, владеющие искусством украшения (ars ornatrix), отвечали за создание модных претенциозных причёсок.
Для удовлетворения изощрённых вкусов римских модниц, таким служанкам приходилось иметь дело с огромным количеством плохо поддающихся обработке ингредиентов, потому что краски для волос в те времена делались из гнилых пиявок, чернильной жидкости кальмаров, голубиного помёта и мочи.
Заводской чтец
Для того чтобы разнообразить крайне монотонный и однообразный труд заводских рабочих на конвейере, появилась должность чтеца, призванного читать рабочим художественную литературу и газеты вслух, правда, с повсеместным распространением радиоприемников необходимость в такой профессии отпала.
Ответственный за кипяток
В Средневековье знатные хозяева держали в штате неквалифицированной прислуги человека, в чьи обязанности входило обеспечение дома горячей водой: для мытья рук, наполнения горячей ванны, сушки и стирки грязного белья и одежды.
Представьте себе времена, когда люди пересекали порог парикмахерской не только для того, чтобы постричь волосы или привести в порядок бороду. Вплоть до XIX века помимо стрижки и бритья цирюльники удаляли клиентам вшей, накладывали повязки при переломах и ранах, вправляли вывихи, делали кровопускания, занимались лечением больных зубов и даже имели право прибегать к небольшим хирургическим операциям.
Прежде чем наука френология дискредитировала себя и была признана научно необоснованной и даже расистской, люди частенько пользовались услугами френологов для того, чтобы по форме выпуклостей человеческого черепа составить детализированное описание характера человека, его психологических качеств и интеллектуальных способностей.
Дегустатор королевской еды
Вы бы согласились проводить рабочее время, тестируя качество блюд и напитков, поданных к столу вашего работодателя? Вас можно понять, хотя в прежние времена эта востребованная профессия вряд ли вызывала большой энтузиазм у её обладателей.
Избавление от политических, любовных и прочих конкурентов при помощи разнообразных ядов стало настолько нередким явлением, что окруженным врагами и завистниками сильным мира сего приходилось денно и нощно прибегать к услугам слуг-дегустаторов.
Нужная женщина
Эта профессия точно не предполагала карьерный рост или развитие творческих способностей у её обладательницы, кроме того женщине, ответственной за опорожнение чужих ночных горшков ежедневно приходилось иметь дело с большим количеством нечистот. Правда, при королевском дворе за эту несложную работу полагалась весьма симпатичная по тем временам заработная плата, а также оплачиваемое питание и проживание.
У наших современников алхимия часто вызывает гротескную ассоциацию с полусумасшедшим средневековым учёным, одержимым идеей превратить в золото всё, что только попадается ему под руку. Однако алхимия не была такой уж напрасной тратой времени. Основатель современной химии англо-ирландский учёный Роберт Бойль очень часто обращался к научным разработкам алхимиков для дополнения своих собственных трудов.
Преследователь собак
Обладателю этой профессии было поручено выгонять собак из церкви во время службы. Всё это бесспорно вызывает массу вопросов. Почему нельзя было оставить друзей человека в покое? Неужели собаки доставляли людям столько проблем, что для борьбы с ними пришлось создать специальную должность? И, наконец, какая для этого требовалась квалификация?
Охотник на ведьм
Для большинства людей такая самоотверженная деятельность скорее предполагает работу по совместительству, чем полноценную занятость. Однако англичанин Мэтью Хопкинс не был похож на большинство людей. Забросив юридическую карьеру, этот самопровозглашённый «главный охотник на ведьм» уничтожил в общей сложности около 230 человек, разъезжая между 1644 и 1647 годами по восточным графствам: Эссексу, Саффолку и Норфолку.
Установщик кеглей
С этой профессией всё обстоит довольно просто. В 1936 году в залах боулинга впервые начинают использоваться механические устройства для расстановки кеглей. До этого времени такую работу выполняли специально нанятые молодые люди.
Резчик льда
Это сегодня мы, не задумываясь, достаем кубики льда из холодильника, а в прежние времена существовала необходимость в опасной профессии резчика – человека, выпиливавшего громадные глыбы льда из замёрзших озёр.
Собиратель пиявок
В те времена, когда медицина ещё не была достаточно развита, а доктора частенько «залечивали» пациентов до смерти при помощи кровопусканий, пиявки пользовались невероятным спросом. В отдельные исторические периоды доходило даже до пиявкомании, когда кровососущие паразиты считались панацеей практически от любой болезни.
Люди, называвшие себя собирателями пиявок, проводили много времени в походах по болотам и водоёмам, используя в качестве наживки ноги животных. Продажа пиявок в медицинские учреждения приносила их собирателям неплохой доход.
Будни настоящего трубочиста мало чем напоминали весёлую жизнь сказочных персонажей. В тех странах, где печи топились значительную часть года, в дымоходах за зиму образовывались солидные залежи сажи, копоти и пыли.
Условия работы трубочиста не отличались большой комфортностью, из-за профессиональных заболеваний редко кто из них дорабатывал до солидного возраста. Иногда неимущие родители за деньги отдавали своих детей в подмастерья к опытному трубочисту. Ребёнку проще было пролезть в узкий закопченный дымоход.
Дагерротипист
Мир не меняется: сегодня все помешаны на селфи, а в 1839 году после презентации в Париже первой в мире технологии производства фотографий в моду вошли дагерротипы. Несмотря на невысокое качество полученных снимков, процесс произвёл настоящий фурор. Изображения на посеребрённых пластинах делали посвящённые в тайну фотографы-дагерротиписты.
Вы никогда не задумывались, как люди умудрялись вставать утром на работу в те далёкие времена, когда будильников не было и в помине? Так вот они пользовались услугами специального человека, который в назначенный час барабанил в дверь или кидал в окна спящего клиента горошины. Хочется верить, что такое решение проблемы было эффективным, ведь у людей-будильников не было кнопки отложенного повторного звонка.
Денис Стельмах — о романтике, френдзоне, идеальной девушке, Питере, домах детства и заработках
По словам Дениса Стельмаха, его очень вдохновляет родной город
Фото: Кристина Полевая
Архангельскому композитору Денису Стельмаху — 24 года. Последние шесть лет он провел в Санкт-Петербурге, где учился по специальности «реклама и связи с общественностью». Однако по профессии он работать не планирует. Еще в школе он начал писать свою музыку и сейчас работает уже над пятым по счету альбомом. В декабре 2019-го года на «Яндекс.Музыке» у него было почти 400 тысяч слушателей (больше, чем у Ланы Дель Рей, Джастина Бибера или Людовико Эйнауди). В День всех влюбленных он даст в родном городе концерт в зале Поморской филармонии в рамках фестиваля Forever Young Classic. Накануне выступления корреспондент 29.RU встретилась с композитором и поговорила о том, каково это сегодня — быть молодым и уже успешным музыкантом, а также о романтике, сильных чувствах, которые превращаются в грустные мелодии, школьных годах, отношении к Питеру и Архангельску и о многом другом.
«Музыка — это математика. Но не для меня»
— Судя по твоей недавней записи в блоге в Instagram, ты вернулся в Архангельск из Боснии и Герцеговины. Что ты там делал?
— Я был на свадьбе моей школьной близкой подруги. Все мои близкие нынешние друзья — они все еще со школы, кто-то с первого, кто-то — с десятого класса. И вот одна из подруг выходила замуж за боснийца и попросила меня сыграть для нее мое произведение в тот момент, когда отец вел ее к алтарю.
— А в Архангельске ты скоро выступишь в Поморской филармонии. Это становится некой традицией, наверное, для тебя — выступать в родном городе именно 14 февраля. Потому что год назад у тебя тоже был в этот день концерт в темноте, со светомузыкой, а сейчас у тебя совместное выступление с группой LOAD. Что это за коллектив?
— Это будет не первый раз, когда я с ними выступаю. Группа состоит из двух солисток — Аси Омаровой и Даши Лойтер. Они местные — Даша из шестой гимназии, Ася — из третьей. Это мои подруги. И когда они начали делать свой проект, то я решил поддержать их. Услышав их песни, я подумал, что вот оно — то, чего не хватает нынешнему музыкальному рынку. Их жанр — инди-фолк. Поют две девушки с приятными лиричными голосами, делают очень классное двухголосие, а на фоне играет гитара, скрипка, виолончель и небольшая имитация барабанов. Все вместе это звучит действительно здорово. Особенно если учесть то, что я привык к тому, что когда кто-то из Архангельска делает что-то, будь то неоклассика или рок (неважно, какой жанр, я меломан на самом деле), то это нечто незатейливое, что ли, уже заезженное или примитивное. А у Аси с Дашей — свеженькое. И они только начинают продвигаться, и, так как у меня уже есть своя аудитория, я бы хотел их немного подтянуть.
— Вообще тебе кто-либо из архангельских начинающих музыкантов присылает свое творчество для того, чтобы ты как-то оценил, дал советы, может быть?
— Очень часто присылают свою музыку начинающие неоклассики, но именно из Архангельска один раз, по-моему, только было такое. Проблема в том, что люди, когда начинают писать свою музыку, их мотивация идет не от того, что они хотят создать нечто новое, выразить свои собственные переживания, сколько от того, что они смотрят на других неоклассиков и думают: «Ну у меня тоже есть пианино, я тоже что-то напишу и стану популярным, у него же получилось». И это видно по их музыке. Можно играть две ноты без всяких реверансов, но искренне, от себя, и тогда это будет круто. И когда мне пишут начинающие композиторы, у меня критики очень много — то есть, наверное, одна сплошная критика именно из-за вот такого их подхода к музыке. Моя первая мелодия, которую я написал в 9-м классе, тоже была очень примитивная и банальная по структуре, состояла из четырех аккордов, но даже спустя столько времени, когда я ее слушаю, я понимаю, что в ней что-то есть. Музыка — это, конечно, математика, сто процентов, просто сочетание нескольких алгоритмов, построение композиции. Но не для меня.
«Хочется, чтобы меня полюбили настоящего»
— Ранее в интервью ты говорил, что первую композицию написал девушке, в которую был влюблен, в подарок. Ты — романтик?
— Не бывает настоящего творческого человека, который, как мне кажется, не романтик, не слишком сентиментален и не впечатлителен ко всему. Есть такая фраза из книги «Хорошо быть тихоней»: не нужно быть губкой, нужно быть фильтром. Так вот творческие люди в большинстве своем, я думаю, губки — они не вполне умеют отсеивать все плохое и оставлять только хорошее. Поэтому у них постоянно какое-то смятение, буря эмоций, которые они выплескивают в творчество. И да, я — романтик. Могу час посмотреть на облака, найти что-то прекрасное в них и написать об этом мелодию, вижу в таких моментах вдохновение.
— А девушка, которой ты композицию посвятил, у вас с ней что-то получилось?
— Это чувство было одним из самых вдохновляющих в моей жизни — первая любовь. Но в принципе самое большое вдохновение получаешь от неразделенной любви, выражаясь на сленге, от френдзоны. С той девушкой была такая ситуация, и потом это повторялось, когда время шло и были другие влюбленности. Я понимал, что когда каждый раз видишь человека, к которому у тебя — все, а у него к тебе — ничего, то эмоции внутри усиливаются, накапливаются, и выплеснуть их можно только в музыке. Я не представляю, как живут нетворческие люди в таких ситуациях. Мне музыка в такие моменты помогала. И последний мой альбом Obscure отражает тоже мои эмоции по поводу очередной френдзоны, которая длилась семь месяцев, в это время я и написал этот альбом, хотя обычно делаю это за три года. То есть не самые приятные эмоции жизненные в творчестве означают большую продуктивность.
— Сейчас у тебя есть какие-то романтические отношения?
— Какой тебе видится идеальная для тебя девушка?
— Я в этом плане привередлив. Часто слушательницы влюбляются не в меня, а в тот образ, который они представили себе — эстета-неоклассика, который играет на пианино и дает концерты. А я чаще всего этому образу не соответствую, у них представление рушится. Но это и хорошо, потому что мне хочется, чтобы меня полюбили настоящего. Для меня идеальная девушка должна быть в любом случае младше меня, есть такой «заскок» почему-то. И у нее должны быть, на мой взгляд, две главные черты. Первая — искренность. Это когда банально человек никогда не боится проявить самого себя в любой ситуации, пусть даже кто-то подумает, что он дурак, ребёнок, что ли. Я себе пытаюсь найти такую девушку, которая в 23 года не будет думать только о замужестве, работе, о том, что ей нужно миллиард всего успеть, родить детей, построить карьеру и так далее. И вторая черта — очень важная и редкая штука — любознательность. Сейчас много умных девушек, но вот любознательных — мало. То есть они могут быть начитанными, образованными, с ними интересно говорить, но они ограничены собственными предпочтениями и вкусом и не выходят за рамки, им неинтересно. И да, конечно, важно, чтобы девушка понимала мою музыку — без этого я не смогу.
Одна из задач, которую видит перед собой Денис Стельмах, — прославлять Архангельск
Фото: Кристина Полевая
«Нужно быть слепым, чтобы не заметить, что у Архангельска — миллион и одна проблема»
— Также часто в интервью ты говоришь, что Архангельск тебя вдохновляет, а Санкт-Петербург, куда ты уже достаточно давно переехал, пока не стал таким городом для тебя. Скажи, за последнее время что-то изменилось?
— Я на перепутье сейчас, потому что уже не знаю, в каком городе хочу жить. Про Архангельск я так говорил, когда я переехал в Питер на первом курсе и мне он абсолютно не понравился. Я увидел нетуристическую сторону города: убитые коммуналки с чокнутыми жильцами, грязные дворы с разбитыми окнами, грубых и жестоких людей встречал. Знаю, что это мне просто не повезло, и Питер, конечно же, не такой. Увы, он меня так встретил. Но за шесть лет мне стало немного комфортнее. Однако так или иначе этот город остался мне чужим. А любовь к Архангельску — это, наверное, больше из-за того, что здесь оставались мои близкие друзья и семья, к которым я всегда рвался приехать. И этот город дал мне все мои самые яркие и важные воспоминания. Каждый уголок Архангельска для меня ассоциируется с какими-то приятными, яркими воспоминаниями, которые заряжают меня. Но время шло, и сейчас из девяти моих близких друзей в Архангельске остался один человек, остальные переехали в Петербург или в Москву. Трудно сказать, дает ли мне такое же вдохновение Архангельск, как раньше, но здесь мне все равно комфортнее. Тут живут моя мама, бабушка с дедушкой, тут моя квартира, пианино, на котором я начал писать. И эта атмосфера дает умиротворение, тоже необходимое для творчества. Получается, что я набираюсь от жизни каких-то впечатлений ярких, эмоций, бурь, когда они немного утихают и оставляют осадок на душе, я приезжаю в Архангельск и пишу здесь музыку. И, кстати, когда на афишах или в интервью пишут «музыкант из Санкт-Петербурга», блин, меня это так бесит и обижает! Питер уже восхвалял каждый второй. Мне нет дела до этого Питера.
— Твое вдохновение Архангельском трудно понять, потому что… Ну, наш город не самый приспособленный для комфортной жизни людей.
— Согласен.
— Ты следишь за социальной жизнью, за проблемами города?
— Конечно. Нужно быть слепым, чтобы не заметить, что у Архангельска — миллион и одна проблема. Я все это прекрасно вижу. И у меня происходит так, наверное: чем меньше у меня в этом городе остается близких людей, тем меньше я его люблю. Раньше мне просто хватало архангельского уюта. Приезжая из Петербурга, я проходил мимо своей школы, по улицам, по которым мы гуляли с друзьями, и мне этого хватало, чтобы насытиться романтикой города. Сейчас я к нему стал более холоден. Но все равно ни один другой город мне не нравится пока больше, чем наш. Но объективно: да, в нем нечего делать, и оставаться тут не стоит. Удручает то, что с каждым годом, когда я сюда приезжаю, мне все больше кажется, что город вымирает. Тут все словно в кокон превращается, словно скоро Архангельск погрузится в некую спячку и станет городом-призраком.
— Разве не потому так происходит, что большинство молодых и талантливых «сваливают в Питер»?
— Да, это так. Поэтому мне нравится, например, Василий Ларионов (директор Поморской филармонии. — Прим. ред.), который сейчас всеми силами пытается дать понять творческой молодежи, что можно остаться, есть мало-мальские перспективы давать концерты. Он себе выбрал, конечно, задачу найти иголки в стоге сена, но сами попытки — это уже здорово. Он ведь также мог уехать в Питер и сделать со своими навыками хорошую карьеру там. Но он решил в Архангельске все это делать. Город — это же прежде всего люди, которые в нем живут.
«На пианино достаточно две нотки задеть, чтобы это уже трогало душу»
— Ты сам поешь? Не было мысли начать не только музыку писать, но и песни?
— Я в школе учился на вокале, пел в хоре, голос есть. В школе выступал со своими песнями. Там есть такая штука как проблема самоидентификации. Есть же три критерия, по которым в школе всех оценивают: красота, харизма и успеваемость. А если ты маленького роста, некрасивый, не умеешь шутить и плохо учишься, то ты становишься серой мышью. Поэтому дети стараются как-то себя в школе определить, найти свое место. У меня таким способом по началу были игра на пианино и песни. Но это делают многие. А когда начал писать свою музыку, то понял, что вот оно — то самое, уникальное, то, что меня отличает. Я плохо учился, был троечником, но и пускай, подумал я, — зато умею писать музыку. Поэтому, наверное, отошел от песенной стези. Хотя сейчас иногда, когда мне становится скучно, я беру какие-нибудь знаменитые песни, перепеваю их и выкладываю видео в Instagram. Но я никогда не думал добавлять в свои композиции текст и даже другие инструменты — скрипку, виолончель, например.
— Пианино — полностью самостоятельный инструмент, у него очень тонкое, простое, легкое звучание. Когда я пишу музыку на нем, я понимаю, что и так передаю свое состояние на 100 процентов, мне не нужны какие-то дополнения. И из-за простоты звучания в моей музыке, я думаю, каждый может увидеть свою собственную глубину, это дает пространство для воображения. Спектр эмоциональный для каждого слушателя может быть свой: один увидит тоску по дому, другой — расставание с любимым, третий представит падающий листик в парке. Но струнные в неоклассике делают мелодию более прямолинейной: то есть для того, чтобы прочувствовать эмоции и переживания в ней, не нужно подключать сердце и душу, пропускать её через себя — достаточно просто слушать. Кроме того, на пианино достаточно две нотки задеть, чтобы это уже трогало душу. Чтобы тронул баян, например, это надо еще постараться.
«Все детство жил с каким-то комом, будто червем внутри, который меня пожирал»
— Почему ты названия своим композициям всегда пишешь на английском языке?
— Такой вопрос мне задавали раньше, когда я начинал, я его встречал с какой-то злобой даже. Когда у меня вышел первый альбом, мне писали по этому поводу обычно взрослые люди, псевдопатриоты: «Почему на английском, ты же русский?». Меня это вообще ни разу не коробило, потому что не сказать, что я прямо такой патриот-патриот, а во-вторых, английский язык делает музыку глобальной. То есть она не ограничена только российским рынком, рассчитана на весь мир. Но когда у меня вырастет аудитория, мне будет интересно популяризировать русский язык. В пример можно привести Людовико Эйнауди, который написал саундтрек к знаменитому фильму «1+1». Он итальянец, и большая часть его произведений названа по-итальянски. И это интересно, потому что ты не знаешь, что значит название, но мелодия интересна, и это опять же дает слушателю простор для воображения.
— Уверена, что тебя уже достали этим вопросом, но почему почти все твои мелодии такие грустные?
— Ты и до сих пор очень грустный человек?
— Нет, меня трудно увидеть без улыбки на лице на самом деле так как у меня очень много поводов для того, чтобы чувствовать себя счастливым. Но всё-таки, оставаясь наедине, я могу уйти куда-нибудь глубоко в мысли и погрустить. И 70% моего творчества рождается ровно тогда, когда я ухожу с головой в эти самые мысли. Раньше были мысли, что я не справлюсь с экзаменами, но сейчас моя музыка, наверное, больше об одиночестве — о том, что да, есть друзья и семья, но у всех своя жизнь, а творческий человек всегда одинок, всегда не до конца понят. Зато одинокие творческие люди, которые сами страдают и сильно о чём-то переживают, могут делать счастливыми огромное количество людей — это их глобальный альтруизм, как мне кажется. Майкл Джексон, Элвис Пресли, Курт Кобейн — они все были ужасно несчастны и одиноки, но скольких они сделали счастливыми. И потом, я считаю, что нет смысла писать веселую музыку, потому что за ней чаще всего ничего не стоит. То есть послушал и забыл. Полька или частушка не заставляют задуматься о чем-то серьезном. При этом не всегда моя музыка вгоняет в грусть других людей. Например, одна из слушательниц написала мне, что они слушали мои композиции вместе с отцом, когда он лежал в больнице и потом скончался. Сейчас она для нее — некое связующее звено с папой. Но в то же время мне пишут, что молодой человек сделал под эту же музыку предложение своей девушке.
«Осознания, что ты можешь на музыку жить, никогда не было и до сих пор нет»
— Ты можешь рассказать, сколько ты сейчас зарабатываешь?
— Это очень хороший вопрос, мне кажется, если я отвечу на него, это поможет многим молодым музыкантам. Но стоит сперва сказать, что возможность сейчас зарабатывать музыкой у меня есть только благодаря моей маме и бабушке с дедушкой. Если некоторым моим друзьям и знакомым, когда они стали студентами, родители сказали: вы уже сами по себе, творчество не творчество, но вы должны сами зарабатывать себе на жизнь, то мои мама и бабушка с дедушкой все силы прикладывали на то, чтобы я занимался исключительно творчеством и не думал об офисной работе.
— И с чего ты начал свой независимый финансовый путь?
— Как еще музыкант может монетизировать свое творчество?
— Можно продавать конкретно свою музыку/альбомы, а можно сделать так, чтоб тебя просто слушали и с этого шла какая-то копейка. Каждое прослушивание на AppleMusic, «ВКонтакте», на «Яндекс.Музыке», на Spotify или на какой-то другой площадке приносит немного, но все-таки какую-то копейку. Плюс продажи дисков и нот. Еще можно брать коммерческие заказы на написание музыки для рекламы, кино и видеоигр. Еще один способ заработать — выступления на корпоративах (свадьбы, праздники и так далее), можно сотрудничать с event-агентствами.
— Но позволяет ли тебе — молодому, но уже достаточно известному музыканту — твой заработок сейчас чувствовать себя комфортно?
— После тура я понял, что сейчас у меня никакой стабильности в заработках нет. Продажи есть, они очень хорошие, когда ты выпускаешь альбом (последний свой по времени альбом Obscure Денис выпустил в конце 2018 года. — Прим. ред.). Тогда можно насчет денег не переживать. Но сейчас мне совсем немножко с продаж приходит, ну 10 тысяч в месяц, например. Коммерческие заказы бывают редко. И бывают ситуации, что музыку ты написал и сдал в сентябре, а заплатят тебе только в марте. А еще проект может полностью накрыться, и тебе скажут просто «сорян» и не заплатят за уже проделанную работу. Так что основной доход на концертах все равно. В Москве если зал на 200 человек с билетами по 700 рублей, то 40–50 тысяч уйдет на аренду зала и около 100 000 рублей остается у музыканта. И уже не так страшно, что в Екатеринбурге, Ростове или Казани выступление не окупится. Отправляясь в свой тур, сначала я получил такую как бы подушку безопасности на концертах в Москве и Питере. Сейчас у меня будет концерт в Архангельске, потом в марте в Москве еще один. То есть, по сути, надо два раза в месяц хотя бы давать концерт — и в целом по деньгам уже нормально. Но осознания, что ты прям можешь на музыку жить, никогда не было и до сих пор у меня нет. Так или иначе всегда гоняю мысль о том, что вот закончатся деньги — на что я буду жить?
«Посвящаю его детским летним воспоминаниям моего поколения»
— Кстати, расскажи подробнее о том, что сейчас пишешь?
— Сейчас я работаю над двумя альбомами. Вообще, самое легкое в написании музыки — создание мотива, первый выдох после того, как ты пришел домой с какими-то новыми впечатлениями и сыграл мотив на пианино. Но мелодия никогда не состоит только из мотива, должна быть композиция, то есть начало и конец. Мотив, когда написан, выплеснут, я отправляю на полку. Это как бы заготовка. И вот их накапливается много, и для альбома надо их доработать, придумать конструкцию, собрать пазлы в одну картинку. Это уже больше не чистое творчество, а рутина. Так получилось, что в июле я писал саундтрек к одному фильму, но от него потом решили отказаться, однако разрешили мне его использовать в собственных целях. Сейчас я дорабатываю эти композиции.
Стельмах Михаил Афанасьевич – украинский советский писатель, поэт, драматург, академик Академии наук Украинской ССР, город Киев.
Родился 24 мая 1912 года в селе Дьяковцы Литинского уезда Подольской губернии, ныне – Литинского района Винницкой области (Украина), в бедной крестьянской семье. Украинец. В 1933 году окончил литературный факультет Винницкого педагогического института. С 1933 по 1938 год работал сельским учителем сначала в родном краю, а потом в Киевской области. Параллельно работал собирателем народного песенного творчества. Литературную деятельность начал в 1936 году. Первый сборник стихотворений «Доброе утро» вышел в 1941 году, перед самой войной.
С началом Великой Отечественной войны М.А.Стельмах был рядовым артиллеристом, а затем фронтовым корреспондентом газеты 1-го Украинского фронта «За честь Отчизны» прошел по дорогам войны, был дважды тяжело ранен, контужен. После очередного ранения был эвакуирован в Уфу, работал в библиотеке в уфимском Доме офицеров. В 1944 году вернулся в ряды защитников Отечества и окончил войну на немецкой земле.
Во время войны в Воронеже и Уфе вышли два сборника фронтовых стихов, а в 1943 году появилась напечатанная в Уфе книжка рассказов «Березовый сок». Если предвоенная книга лирики М.А.Стельмаха озарена улыбкой, то фронтовые стихи приобрели черты мужественной суровости, рядом с нежностью в них зазвучала сталь. И в людях, и в пейзаже поэт подчеркивал стойкость, выносливость, жизненную силу, упорство. Создавались стихи в перерывах между боями, в долгие госпитальные ночи.
После окончания Великой Отечественной войны М.А.Стельмах вернулся на Украину. В 1945-1953 годах работал в институте искусствоведения, фольклора и этнографии АН УССР. Автор нескольких сборников стихов, пьес, книжек для детей.
В романах и повестях М.А.Стельмаха запечатлены главные этапы жизни украинского села в ХХ веке: трилогия «Большая родня» (1949-1950; Государственная премия СССР, 1951), «Кровь людская - не водица» (1957), «Хлеб и соль» (1959), в 1961 году трилогия была переведена на русский язык, в том же году удостоена Ленинской премии; романы «Правда и кривда» (1961, русский перевод 1962) и «Дума про тебя» (1969), повести для детей «Гуси-лебеди летят» (1964, русский перевод 1965) и «Щедрый вечер» (1967, русский перевод 1967).
Проза М.А.Стельмаха отличается глубоким проникновением в психологию крестьянина, богатством языка, лирико-романтической приподнятостью стиля, обилием фольклорных и этнографических элементов. Книги М.А.Стельмаха переведены на многие языки мира.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 мая 1972 года за выдающиеся заслуги в развитии советской литературы, плодотворную общественную деятельность и в связи с шестидесятилетием со дня рождения Стельмаху Михаилу Афанасьевичу присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
Последний роман - «Четыре брода» (1979, Государственная премия Украинской ССР имени Т.Г.Шевченко, 1980), изображает украинское село 1930-х годов и времен Великой Отечественной войны. Писатель говорил, что в жизни каждого человека есть четыре брода: голубой, как рассвет, - детство; как сон - хмельной брод любви; брод труда и житейских забот; и, наконец, - брод внуков и прощания. От того, как человек переправится через них, становится понятно, чего он стоит.
Четыре года не мог издать свой роман М.А.Стельмах, и, как считал его сын Ярослав, именно это значительно сократило ему жизнь. Писатель, по-видимому, одним из первых в художественной литературе поднял вопрос о голодоморе 1933 года, геноциде против украинского народа, репрессиях, атмосфере недоверия и доносов. Он чувствовал, что не имеет права молчать, и его призвание - писать правду, как бы горька она ни была.
Чиновники от культуры требовали вычеркнуть главы о голодоморе, считая, что писать об этом совсем нецелесообразно. М.А.Стельмах не соглашался, потому что сам родился в крестьянской семье и писал о том, что хорошо знал. Он считал, что нельзя забывать о чёрных страницах нашей истории.
Жил в Киеве (Украина). Умер 27 сентября 1983 года. Похоронен на Байковом кладбище в Киеве.
Награждён 3 орденами Ленина (24.11.1960; 23.05.1972), орденами Октябрьской Революции (02.07.1971), Отечественной войны 2-й степени (16.06.1945), Трудового Красного Знамени (05.06.1962), Дружбы народов (21.05.1982), медалями. Депутат Верховного Совета СССР 6-9-го созывов.
В городе Винница на аллее писателей установлен бюст М.А.Стельмаха. Мемориальные доски установлены: в Киеве на доме, в котором он жил; в Виннице на здании учебного корпуса №1 Винницкого педагогического университета, в котором он учился.
Денис Стельмах — о романтике, френдзоне, идеальной девушке, Питере, домах детства и заработках
По словам Дениса Стельмаха, его очень вдохновляет родной город
Фото: Кристина Полевая
Архангельскому композитору Денису Стельмаху — 24 года. Последние шесть лет он провел в Санкт-Петербурге, где учился по специальности «реклама и связи с общественностью». Однако по профессии он работать не планирует. Еще в школе он начал писать свою музыку и сейчас работает уже над пятым по счету альбомом. В декабре 2019-го года на «Яндекс.Музыке» у него было почти 400 тысяч слушателей (больше, чем у Ланы Дель Рей, Джастина Бибера или Людовико Эйнауди). В День всех влюбленных он даст в родном городе концерт в зале Поморской филармонии в рамках фестиваля Forever Young Classic. Накануне выступления корреспондент 29.RU встретилась с композитором и поговорила о том, каково это сегодня — быть молодым и уже успешным музыкантом, а также о романтике, сильных чувствах, которые превращаются в грустные мелодии, школьных годах, отношении к Питеру и Архангельску и о многом другом.
«Музыка — это математика. Но не для меня»
— Судя по твоей недавней записи в блоге в Instagram, ты вернулся в Архангельск из Боснии и Герцеговины. Что ты там делал?
— Я был на свадьбе моей школьной близкой подруги. Все мои близкие нынешние друзья — они все еще со школы, кто-то с первого, кто-то — с десятого класса. И вот одна из подруг выходила замуж за боснийца и попросила меня сыграть для нее мое произведение в тот момент, когда отец вел ее к алтарю.
— А в Архангельске ты скоро выступишь в Поморской филармонии. Это становится некой традицией, наверное, для тебя — выступать в родном городе именно 14 февраля. Потому что год назад у тебя тоже был в этот день концерт в темноте, со светомузыкой, а сейчас у тебя совместное выступление с группой LOAD. Что это за коллектив?
— Это будет не первый раз, когда я с ними выступаю. Группа состоит из двух солисток — Аси Омаровой и Даши Лойтер. Они местные — Даша из шестой гимназии, Ася — из третьей. Это мои подруги. И когда они начали делать свой проект, то я решил поддержать их. Услышав их песни, я подумал, что вот оно — то, чего не хватает нынешнему музыкальному рынку. Их жанр — инди-фолк. Поют две девушки с приятными лиричными голосами, делают очень классное двухголосие, а на фоне играет гитара, скрипка, виолончель и небольшая имитация барабанов. Все вместе это звучит действительно здорово. Особенно если учесть то, что я привык к тому, что когда кто-то из Архангельска делает что-то, будь то неоклассика или рок (неважно, какой жанр, я меломан на самом деле), то это нечто незатейливое, что ли, уже заезженное или примитивное. А у Аси с Дашей — свеженькое. И они только начинают продвигаться, и, так как у меня уже есть своя аудитория, я бы хотел их немного подтянуть.
— Вообще тебе кто-либо из архангельских начинающих музыкантов присылает свое творчество для того, чтобы ты как-то оценил, дал советы, может быть?
— Очень часто присылают свою музыку начинающие неоклассики, но именно из Архангельска один раз, по-моему, только было такое. Проблема в том, что люди, когда начинают писать свою музыку, их мотивация идет не от того, что они хотят создать нечто новое, выразить свои собственные переживания, сколько от того, что они смотрят на других неоклассиков и думают: «Ну у меня тоже есть пианино, я тоже что-то напишу и стану популярным, у него же получилось». И это видно по их музыке. Можно играть две ноты без всяких реверансов, но искренне, от себя, и тогда это будет круто. И когда мне пишут начинающие композиторы, у меня критики очень много — то есть, наверное, одна сплошная критика именно из-за вот такого их подхода к музыке. Моя первая мелодия, которую я написал в 9-м классе, тоже была очень примитивная и банальная по структуре, состояла из четырех аккордов, но даже спустя столько времени, когда я ее слушаю, я понимаю, что в ней что-то есть. Музыка — это, конечно, математика, сто процентов, просто сочетание нескольких алгоритмов, построение композиции. Но не для меня.
«Хочется, чтобы меня полюбили настоящего»
— Ранее в интервью ты говорил, что первую композицию написал девушке, в которую был влюблен, в подарок. Ты — романтик?
— Не бывает настоящего творческого человека, который, как мне кажется, не романтик, не слишком сентиментален и не впечатлителен ко всему. Есть такая фраза из книги «Хорошо быть тихоней»: не нужно быть губкой, нужно быть фильтром. Так вот творческие люди в большинстве своем, я думаю, губки — они не вполне умеют отсеивать все плохое и оставлять только хорошее. Поэтому у них постоянно какое-то смятение, буря эмоций, которые они выплескивают в творчество. И да, я — романтик. Могу час посмотреть на облака, найти что-то прекрасное в них и написать об этом мелодию, вижу в таких моментах вдохновение.
— А девушка, которой ты композицию посвятил, у вас с ней что-то получилось?
— Это чувство было одним из самых вдохновляющих в моей жизни — первая любовь. Но в принципе самое большое вдохновение получаешь от неразделенной любви, выражаясь на сленге, от френдзоны. С той девушкой была такая ситуация, и потом это повторялось, когда время шло и были другие влюбленности. Я понимал, что когда каждый раз видишь человека, к которому у тебя — все, а у него к тебе — ничего, то эмоции внутри усиливаются, накапливаются, и выплеснуть их можно только в музыке. Я не представляю, как живут нетворческие люди в таких ситуациях. Мне музыка в такие моменты помогала. И последний мой альбом Obscure отражает тоже мои эмоции по поводу очередной френдзоны, которая длилась семь месяцев, в это время я и написал этот альбом, хотя обычно делаю это за три года. То есть не самые приятные эмоции жизненные в творчестве означают большую продуктивность.
— Сейчас у тебя есть какие-то романтические отношения?
— Какой тебе видится идеальная для тебя девушка?
— Я в этом плане привередлив. Часто слушательницы влюбляются не в меня, а в тот образ, который они представили себе — эстета-неоклассика, который играет на пианино и дает концерты. А я чаще всего этому образу не соответствую, у них представление рушится. Но это и хорошо, потому что мне хочется, чтобы меня полюбили настоящего. Для меня идеальная девушка должна быть в любом случае младше меня, есть такой «заскок» почему-то. И у нее должны быть, на мой взгляд, две главные черты. Первая — искренность. Это когда банально человек никогда не боится проявить самого себя в любой ситуации, пусть даже кто-то подумает, что он дурак, ребёнок, что ли. Я себе пытаюсь найти такую девушку, которая в 23 года не будет думать только о замужестве, работе, о том, что ей нужно миллиард всего успеть, родить детей, построить карьеру и так далее. И вторая черта — очень важная и редкая штука — любознательность. Сейчас много умных девушек, но вот любознательных — мало. То есть они могут быть начитанными, образованными, с ними интересно говорить, но они ограничены собственными предпочтениями и вкусом и не выходят за рамки, им неинтересно. И да, конечно, важно, чтобы девушка понимала мою музыку — без этого я не смогу.
Одна из задач, которую видит перед собой Денис Стельмах, — прославлять Архангельск
Фото: Кристина Полевая
«Нужно быть слепым, чтобы не заметить, что у Архангельска — миллион и одна проблема»
— Также часто в интервью ты говоришь, что Архангельск тебя вдохновляет, а Санкт-Петербург, куда ты уже достаточно давно переехал, пока не стал таким городом для тебя. Скажи, за последнее время что-то изменилось?
— Я на перепутье сейчас, потому что уже не знаю, в каком городе хочу жить. Про Архангельск я так говорил, когда я переехал в Питер на первом курсе и мне он абсолютно не понравился. Я увидел нетуристическую сторону города: убитые коммуналки с чокнутыми жильцами, грязные дворы с разбитыми окнами, грубых и жестоких людей встречал. Знаю, что это мне просто не повезло, и Питер, конечно же, не такой. Увы, он меня так встретил. Но за шесть лет мне стало немного комфортнее. Однако так или иначе этот город остался мне чужим. А любовь к Архангельску — это, наверное, больше из-за того, что здесь оставались мои близкие друзья и семья, к которым я всегда рвался приехать. И этот город дал мне все мои самые яркие и важные воспоминания. Каждый уголок Архангельска для меня ассоциируется с какими-то приятными, яркими воспоминаниями, которые заряжают меня. Но время шло, и сейчас из девяти моих близких друзей в Архангельске остался один человек, остальные переехали в Петербург или в Москву. Трудно сказать, дает ли мне такое же вдохновение Архангельск, как раньше, но здесь мне все равно комфортнее. Тут живут моя мама, бабушка с дедушкой, тут моя квартира, пианино, на котором я начал писать. И эта атмосфера дает умиротворение, тоже необходимое для творчества. Получается, что я набираюсь от жизни каких-то впечатлений ярких, эмоций, бурь, когда они немного утихают и оставляют осадок на душе, я приезжаю в Архангельск и пишу здесь музыку. И, кстати, когда на афишах или в интервью пишут «музыкант из Санкт-Петербурга», блин, меня это так бесит и обижает! Питер уже восхвалял каждый второй. Мне нет дела до этого Питера.
— Твое вдохновение Архангельском трудно понять, потому что… Ну, наш город не самый приспособленный для комфортной жизни людей.
— Согласен.
— Ты следишь за социальной жизнью, за проблемами города?
— Конечно. Нужно быть слепым, чтобы не заметить, что у Архангельска — миллион и одна проблема. Я все это прекрасно вижу. И у меня происходит так, наверное: чем меньше у меня в этом городе остается близких людей, тем меньше я его люблю. Раньше мне просто хватало архангельского уюта. Приезжая из Петербурга, я проходил мимо своей школы, по улицам, по которым мы гуляли с друзьями, и мне этого хватало, чтобы насытиться романтикой города. Сейчас я к нему стал более холоден. Но все равно ни один другой город мне не нравится пока больше, чем наш. Но объективно: да, в нем нечего делать, и оставаться тут не стоит. Удручает то, что с каждым годом, когда я сюда приезжаю, мне все больше кажется, что город вымирает. Тут все словно в кокон превращается, словно скоро Архангельск погрузится в некую спячку и станет городом-призраком.
— Разве не потому так происходит, что большинство молодых и талантливых «сваливают в Питер»?
— Да, это так. Поэтому мне нравится, например, Василий Ларионов (директор Поморской филармонии. — Прим. ред.), который сейчас всеми силами пытается дать понять творческой молодежи, что можно остаться, есть мало-мальские перспективы давать концерты. Он себе выбрал, конечно, задачу найти иголки в стоге сена, но сами попытки — это уже здорово. Он ведь также мог уехать в Питер и сделать со своими навыками хорошую карьеру там. Но он решил в Архангельске все это делать. Город — это же прежде всего люди, которые в нем живут.
«На пианино достаточно две нотки задеть, чтобы это уже трогало душу»
— Ты сам поешь? Не было мысли начать не только музыку писать, но и песни?
— Я в школе учился на вокале, пел в хоре, голос есть. В школе выступал со своими песнями. Там есть такая штука как проблема самоидентификации. Есть же три критерия, по которым в школе всех оценивают: красота, харизма и успеваемость. А если ты маленького роста, некрасивый, не умеешь шутить и плохо учишься, то ты становишься серой мышью. Поэтому дети стараются как-то себя в школе определить, найти свое место. У меня таким способом по началу были игра на пианино и песни. Но это делают многие. А когда начал писать свою музыку, то понял, что вот оно — то самое, уникальное, то, что меня отличает. Я плохо учился, был троечником, но и пускай, подумал я, — зато умею писать музыку. Поэтому, наверное, отошел от песенной стези. Хотя сейчас иногда, когда мне становится скучно, я беру какие-нибудь знаменитые песни, перепеваю их и выкладываю видео в Instagram. Но я никогда не думал добавлять в свои композиции текст и даже другие инструменты — скрипку, виолончель, например.
— Пианино — полностью самостоятельный инструмент, у него очень тонкое, простое, легкое звучание. Когда я пишу музыку на нем, я понимаю, что и так передаю свое состояние на 100 процентов, мне не нужны какие-то дополнения. И из-за простоты звучания в моей музыке, я думаю, каждый может увидеть свою собственную глубину, это дает пространство для воображения. Спектр эмоциональный для каждого слушателя может быть свой: один увидит тоску по дому, другой — расставание с любимым, третий представит падающий листик в парке. Но струнные в неоклассике делают мелодию более прямолинейной: то есть для того, чтобы прочувствовать эмоции и переживания в ней, не нужно подключать сердце и душу, пропускать её через себя — достаточно просто слушать. Кроме того, на пианино достаточно две нотки задеть, чтобы это уже трогало душу. Чтобы тронул баян, например, это надо еще постараться.
«Все детство жил с каким-то комом, будто червем внутри, который меня пожирал»
— Почему ты названия своим композициям всегда пишешь на английском языке?
— Такой вопрос мне задавали раньше, когда я начинал, я его встречал с какой-то злобой даже. Когда у меня вышел первый альбом, мне писали по этому поводу обычно взрослые люди, псевдопатриоты: «Почему на английском, ты же русский?». Меня это вообще ни разу не коробило, потому что не сказать, что я прямо такой патриот-патриот, а во-вторых, английский язык делает музыку глобальной. То есть она не ограничена только российским рынком, рассчитана на весь мир. Но когда у меня вырастет аудитория, мне будет интересно популяризировать русский язык. В пример можно привести Людовико Эйнауди, который написал саундтрек к знаменитому фильму «1+1». Он итальянец, и большая часть его произведений названа по-итальянски. И это интересно, потому что ты не знаешь, что значит название, но мелодия интересна, и это опять же дает слушателю простор для воображения.
— Уверена, что тебя уже достали этим вопросом, но почему почти все твои мелодии такие грустные?
— Ты и до сих пор очень грустный человек?
— Нет, меня трудно увидеть без улыбки на лице на самом деле так как у меня очень много поводов для того, чтобы чувствовать себя счастливым. Но всё-таки, оставаясь наедине, я могу уйти куда-нибудь глубоко в мысли и погрустить. И 70% моего творчества рождается ровно тогда, когда я ухожу с головой в эти самые мысли. Раньше были мысли, что я не справлюсь с экзаменами, но сейчас моя музыка, наверное, больше об одиночестве — о том, что да, есть друзья и семья, но у всех своя жизнь, а творческий человек всегда одинок, всегда не до конца понят. Зато одинокие творческие люди, которые сами страдают и сильно о чём-то переживают, могут делать счастливыми огромное количество людей — это их глобальный альтруизм, как мне кажется. Майкл Джексон, Элвис Пресли, Курт Кобейн — они все были ужасно несчастны и одиноки, но скольких они сделали счастливыми. И потом, я считаю, что нет смысла писать веселую музыку, потому что за ней чаще всего ничего не стоит. То есть послушал и забыл. Полька или частушка не заставляют задуматься о чем-то серьезном. При этом не всегда моя музыка вгоняет в грусть других людей. Например, одна из слушательниц написала мне, что они слушали мои композиции вместе с отцом, когда он лежал в больнице и потом скончался. Сейчас она для нее — некое связующее звено с папой. Но в то же время мне пишут, что молодой человек сделал под эту же музыку предложение своей девушке.
«Осознания, что ты можешь на музыку жить, никогда не было и до сих пор нет»
— Ты можешь рассказать, сколько ты сейчас зарабатываешь?
— Это очень хороший вопрос, мне кажется, если я отвечу на него, это поможет многим молодым музыкантам. Но стоит сперва сказать, что возможность сейчас зарабатывать музыкой у меня есть только благодаря моей маме и бабушке с дедушкой. Если некоторым моим друзьям и знакомым, когда они стали студентами, родители сказали: вы уже сами по себе, творчество не творчество, но вы должны сами зарабатывать себе на жизнь, то мои мама и бабушка с дедушкой все силы прикладывали на то, чтобы я занимался исключительно творчеством и не думал об офисной работе.
— И с чего ты начал свой независимый финансовый путь?
— Как еще музыкант может монетизировать свое творчество?
— Можно продавать конкретно свою музыку/альбомы, а можно сделать так, чтоб тебя просто слушали и с этого шла какая-то копейка. Каждое прослушивание на AppleMusic, «ВКонтакте», на «Яндекс.Музыке», на Spotify или на какой-то другой площадке приносит немного, но все-таки какую-то копейку. Плюс продажи дисков и нот. Еще можно брать коммерческие заказы на написание музыки для рекламы, кино и видеоигр. Еще один способ заработать — выступления на корпоративах (свадьбы, праздники и так далее), можно сотрудничать с event-агентствами.
— Но позволяет ли тебе — молодому, но уже достаточно известному музыканту — твой заработок сейчас чувствовать себя комфортно?
— После тура я понял, что сейчас у меня никакой стабильности в заработках нет. Продажи есть, они очень хорошие, когда ты выпускаешь альбом (последний свой по времени альбом Obscure Денис выпустил в конце 2018 года. — Прим. ред.). Тогда можно насчет денег не переживать. Но сейчас мне совсем немножко с продаж приходит, ну 10 тысяч в месяц, например. Коммерческие заказы бывают редко. И бывают ситуации, что музыку ты написал и сдал в сентябре, а заплатят тебе только в марте. А еще проект может полностью накрыться, и тебе скажут просто «сорян» и не заплатят за уже проделанную работу. Так что основной доход на концертах все равно. В Москве если зал на 200 человек с билетами по 700 рублей, то 40–50 тысяч уйдет на аренду зала и около 100 000 рублей остается у музыканта. И уже не так страшно, что в Екатеринбурге, Ростове или Казани выступление не окупится. Отправляясь в свой тур, сначала я получил такую как бы подушку безопасности на концертах в Москве и Питере. Сейчас у меня будет концерт в Архангельске, потом в марте в Москве еще один. То есть, по сути, надо два раза в месяц хотя бы давать концерт — и в целом по деньгам уже нормально. Но осознания, что ты прям можешь на музыку жить, никогда не было и до сих пор у меня нет. Так или иначе всегда гоняю мысль о том, что вот закончатся деньги — на что я буду жить?
«Посвящаю его детским летним воспоминаниям моего поколения»
— Кстати, расскажи подробнее о том, что сейчас пишешь?
— Сейчас я работаю над двумя альбомами. Вообще, самое легкое в написании музыки — создание мотива, первый выдох после того, как ты пришел домой с какими-то новыми впечатлениями и сыграл мотив на пианино. Но мелодия никогда не состоит только из мотива, должна быть композиция, то есть начало и конец. Мотив, когда написан, выплеснут, я отправляю на полку. Это как бы заготовка. И вот их накапливается много, и для альбома надо их доработать, придумать конструкцию, собрать пазлы в одну картинку. Это уже больше не чистое творчество, а рутина. Так получилось, что в июле я писал саундтрек к одному фильму, но от него потом решили отказаться, однако разрешили мне его использовать в собственных целях. Сейчас я дорабатываю эти композиции.
Читайте также: