Как стать директором театра
Опубликовано: 17.09.2024
Не мечтал, но стал не просто актёром, а добрался до должности директора Тюменского Большого Драматического Театра. Знакомьтесь, его зовут Сергей Осинцев.
Сергей Вениаминович не живёт на сцене, но вся его жизнь – сцена. Чтобы понять это, достаточно просто встретиться с этим человеком. Громкий поставленный голос, вымеренные шаги, даже эпитеты и сравнения которые он использует в речи – связаны с театром. За время общения с журналистом NG72.RU этот мужчина показался крайне позитивным и интересным собеседником.
– В 1991 году вы окончили Тюменское училище искусств. В какой момент жизни вы решили, что станете актёром? Вы мечтали об этом? – Я никогда не хотел быть актёром, по крайней мере в детстве, – Сергей Вениаминович рассмеялся. – Я хотел быть публичной личностью. Выступать на радио, на ТВ, но выступать на сцене. Никогда даже не думал об этом. В старших классах я ходил на спектакль Рижского русского театра драмы. В Тюмени они давали пьесу Сергея Розова «Кабанчик». Постановка меня очень впечатлила. После школы появилось желание стать актёром кино, а не театра.
– Вы захотели поступить во ВГИК. Как отреагировали ваши родители? – Сказали: «Нет, в Москве ты помрёшь с голоду, становись врачом или бухгалтером». И я действительно пошёл поступать в Медицинский институт, где и провалил экзамены.
– В медицине не получилось, куда же вы пошли? – На улице Холодильной я увидел афишу: «объявляется набор в отделение театра кукол Тюменского училища искусств» – решил попробовать поступить. В итоге в училище мне сказали, что это объявление висит с прошлого года, – Сергей Вениаминович рассмеялся. – Но был открыт набор в драму, куда я и попал.
– Как отреагировали родители в этот раз? – Дома был небольшой скандал, но они смирились. В этом плане меня поддерживала бабушка. Ещё в детстве, благодаря её наставлениям я пел песни, учил объёмные стихи, умел выразительно читать. Можно сказать, что именно бабушка поставила мне голос – заставляла говорить громко и с выражением.
– Вы рассказывали, что вам ещё в училище преподаватели говорили: «зачем вы пришли учиться на актёров? Бегите отсюда». Почему они так говорили? Понимаете ли вы их слова теперь? – Проблемы «отцов и детей», – улыбается Осинцев. – «На первом курсе мы все народные артисты, на втором заслуженные, на третьем обычные актёры, а на четвёртом мы никто». Многие профессии не простые, но быть актёром. Работа стрессовая, заработок не большой, не факт, что будет полная занятость, артисты постоянно не удовлетворены собой, 0,1% шанса, что вы попадёте в кино. Вам повезёт, если встретите хорошего режиссёра, который разглядит в вас талант. Поэтому ещё на начальном этапе необходимо узнать: готов ли человек идти таким трудным путём.
– Вы работали в театре Лысьвы, Великого Новгорода, а с 2011 года возглавляете ТБДТ. Если бы не состоялась карьера актёра, в какой сфере вы бы пробовали себя? – Стал бы врачом. Мне эта профессия близка. Я много болел в детстве, больничная жизнь мне нравилась. Считаю, что врач и актёр даже похожи в чём-то. Ведь и те и другие спасают человека. А если бы сохранился Комсомол и Коммунистическая партия, то наверняка бы был партийным деятелем, ведь я активно шёл по молодёжно-комсомольско-октябрятско-пионерской лестнице.
– Ваша дочь проявляет интерес к актёрской карьере. Вы будете её отговаривать от этой затеи? – Нет. Я не влияю на выбор своих детей. Мой сын Максим много где пробовал себя, но остановился на работе звукорежиссёром, в театре. Люди его хвалят, значит получается. А дочь, да. Она сразу заинтересовалась моей сферой деятельности. Так и сказала: «я буду артисткой», что же, решать только ей. Ещё она очень хорошо рисует, может попробует себя и в другом направлении, кто знает?
– С 1995 года вы актёр Тюменского драматического театра, а сейчас являетесь его директором. Сложно ли было переходить от творческой к управленческой сфере деятельности? Как себя ощущаете? – Не проблема, ведь до того как я стал директором Театра, я был директором радио. Моя жилка руководителя сохранилась с Советского времени. Смотрите: если вы умеете управлять пятью кадрами, то управлять сотней людей проблем не будет, ведь нужно работать также с пятёркой людей, которые работают с остальными. Главное, чтобы была хорошая команда, которой доверяешь. – Как я себя ощущаю? «Весь мир театр», сейчас я играю директора, но помню об ответственности за эту роль. Актёры всегда должны помнить о том, как вести себя на людях вне сцены. Должны сохранять некую тайну и держаться достойно. Ведь если ты за сценой ведёшь себя недостойно и афишируешь это, твоему образу потом не поверит зритель.
– Кстати об образах, у вас есть любимая сценическая роль? – Год от года они разные. Сейчас это Мольер. Эта роль мне досталась, когда я стал директором театра, Мольер им тоже был. Каждая фраза написанная Михаилом Булгаковым, актуальна и сейчас. Вообще, любая роль как ребёнок, которого ты выращиваешь, причём не один.
АКТ 2: «ЗРИТЕЛЬ НА СЦЕНЕ, АРТИСТ В ЗАЛЕ»
Оказавшись на сцене, вы не станете артистом театра. Вы будете тем же человеком, что и раньше. Так что же такое профессия актёра?
– Вы и актёр, и директор. Вмешиваетесь ли в работу творческой команды с точки зрения актёра? Есть ли у вас художественный руководитель в штате? – Художественного руководителя у нас нет. Его функции выполняем мы: я, мой заместитель Кристина Тихонова, и наша команда, с которой мы постоянно работаем. Конечно, образование и театральный опыт очень помогают мне в работе с актёрами.
– В театре необходимо образование? Есть возможность оказаться в труппе без «корочек»? – Возможность есть, но сделать это будет не просто. Люди, которые попали в труппу не имея должного образования обладают определённой харизмой, навыками, но самое главное, они уже были в театре не мало времени. Если вы работаете в театре, эта аура окружает вас так или иначе. В нашей команде: техники, звуковики, специалисты по свету, машинисты сцены, почти все творческие люди.
– А дефекты речи, например, картавость или шепелявость, могут помешать стать актёром? – Только если дефект ярко выражен. Всё зависит от харизмы актёра. Вы знаете народного артиста Сергея Маковецкого? Если к нему прислушаться, то вы обнаружите целую кучу дефектов речи! Но этот артист очень эмоциональный, органичный, яркий. В театре никто не замечает недостатков, когда человек так талантлив.
– Сцена сильно меняет человека? – Сильно. Во всех смыслах. Я знал одну, уже почившую актрису, она была маленькая, неприглядная и неинтересная. Но на спектаклях её нельзя было узнать. Это был абсолютно другой человек.
– Режиссёр позволяет проявить индивидуальность артисту? – Смотря что за режиссёр. Я знаком и с такими, которые хотят от актёров безоговорочного выполнения требований: «встал сюда, повернулся на 15°, посмотрел на верх, медленно произнёс текст, зашёл в луч слева, резко обернулся и скрылся со сцены». Его не интересует актёрская индивидуальность. Есть и другие примеры.
– Существует ли разница между актёрами старой школы и новой? – Конечно! Разница огромна, ведь старая школа основана на полной отдаче театру. Забудь о семье и внешней жизни – всё это театр. Также, раньше больше внимания уделялось психофизическому действию. Артисты искали образы, придумывали пластику, грим. На всё это уходили месяцы! Сегодня всё быстрее. У актёров иногда за день проходит постановка, потом подработка, радио, свадебные мероприятия и т.д. Некогда погружаться, мы все живём в таком ритме. – Сейчас если артисты повздорят, они выйдут на улицу и решат все вопросы в течение 5 минут. А раньше слагались целые легенды о том, как один артист ненавидел другого, – шутит Сергей Осинцев.
– Когда артист считается старым? – Я помню время, когда нельзя было сыграть Джульетту в 25, только после 40 лет. Ведь считалось, что у тебя нет опыта, ты не можешь прочувствовать то, что испытывает персонаж. Сейчас всё иначе. Современник хочет видеть современника. Зритель не хотчет видеть, как 14-летнею Джульетту играет 50-летняя актриса. – Вообще, старше 35 лет идти учится на актёра смысла нет. В пьесах очень мало ролей, где необходим человек старшего поколения.
– В театре больше женщин или мужчин? – Уже в училище я обратил внимание, что мальчиков берут охотнее, нежели девочек. Ведь «штаны всегда нужны театру». Изначально, профессия актёра – мужская. Так складывалось исторически, когда женщин на сцене не было вообще. Женских персонажей, животных, духов и бесов, всех играли мужчины. Сейчас ситуация несколько иная, но постановок, где много женских ролей очень мало. В театрах с женщинами всегда перебор. Ролей мало, а желающих много.
– Какая самая важная задача актёра? Большое ли отличие театра от кино? – При съёмке фильма ты можешь ошибаться. На сцене права на ошибку нет. Выйдя на сцену актёр должен обладать силой, с помощью которой он обманет зрителя, заденет его душу, сможет играя показать нечто настоящее.
– Есть примеры наших актёров, которые дальше продвинулись? Примкнули к другой труппе, попали в кино? – У нас очень много актёров, которые куда-то продвинулись. На сегодняшний день, для примера могу назвать Николая Аузина. Уже в четвёртом фильме снялся, лауреат актерской премии имени народного артиста Дьяконова-Дьяченкова. Он у нас очень экранный артист, режиссёры с ним с удовольствием работают. Сейчас у нас часть артистов снимаются в проекте «Тобол». – Честно говоря, это обычно проблема для театра, ведь необходимо согласовывать графики с киностудиями.
АКТ 3: «ТЮМЕНЬ, КОММЕРЦИЯ, ЗРИТЕЛЬ И ЗАЛ»
– По вашим наблюдениям, какие спектакли больше всего любят тюменцы? – Тюмень всегда был купеческим городом. Он таким и остался. Здесь любят яркое, дорогое, со звёздами. Большинство тюменцев рассуждают с позиции «если я решил пойти в театр, значит это должно быть нечто значимое». Поэтому и нам приходится подстраиваться: «Ромео и Джульетта» – исключительно коммерческое название. Он был создан на волне сегодняшних приёмов, был принят зрителем.
– А стоимость билетов Тюменского театра на уровне с другими городами? – Билеты Тюменского театра стоят гораздо дешевле, чем должны быть. Нам очень повезло, что есть дотация государства. Если бы её не было: дорогие билеты, зритель не идёт, мы закрылись.
– Расскажите о коммерческих спектаклях. У нас ведь есть такие? – Конечно, есть. Мне они не нравятся, но это вынужденная мера. Многим артистам не составит труда играть в таких проектах. Такие постановки не пустые, но нацелены на заработок, чтобы в перспективе поставить что-то более серьёзное. – Иногда предлагают поставить какую-нибудь пошлую комедию, на которую зрители толпами приходят. Я говорю: «Нет. Уволитесь из театра – ставьте всё что пожелаете».
– Есть пример удачного коммерческого спектакля? – «Он, она, окно, покойник». Местами в нём используются не очень приличные приёмы, но мне не стыдно за этот спектакль. Эта комедия учит зрителя.
– Есть другие пути к существованию театра? – Я мечтаю о времени, когда театр не будет нуждаться в коммерческих проектах. Надеюсь оно настанет. Когда-нибудь допишут закон о меценатстве, бизнесу будет выгодно вкладываться в искусство, получая налоговые преференции. А искусство от этого станет только лучше.
– Почему у нас так тяжело людям творчества и искусства? – А у нас в стране эти вещи вообще на последнем месте, особенно сейчас, во время кризиса. Поесть, одеться, накормить семью, заплатить за квартиру, а потом уже так называемые «развлечения». У нас количество зрителей падает.
– Кто ходит в театр? Студенты, богачи, просто творческие люди? – «В театр ходят либо богатые, либо счастливые люди». А счастливые они не от того, что у них много денег, а от того, что сходить в театр для них важнее материального состояния. Если мониторить продажи, то вы обнаружите, что раскупаются, в основном, дорогие билеты. Люди у которых есть деньги, как ходили, так и ходят в театр. Мы стараемся привлекать всех. Предлагаем льготы студентам, проводим разные акции.
– А театр может работать как бродвей? Собрали команду, отыграли, деньги заработали, развалили? – На сегодняшний день такая тенденция есть. Я бы не рубил с плеча, чтобы снизить нагрузку бюджетов для поддержания театров. Мне бы хотелось, чтобы федеральные и областные театры остались на обеспечении государства. Театр не должен зарабатывать! У него никогда это не получится. К сожалению, недальнозоркие и далёкие от искусства люди рассматривают в театре способ заработка. Производство, эксплуатация спектаклей, содержание здания всегда будет дороже сборов со зрителя. Кино записали и пустили в прокат. А у нас ежедневно работают живые люди.
– А как же столичные театры? – В федеральных театрах достаточно большая дотация на содержание. Здания, которыми они владеют находятся в безвозмездной аренде, а ещё они имеют звёздные труппы, которые приманивают зрителя. Тем более, когда в город ежедневно приезжает миллион человек, заполнить зал театра не составит труда.
– Сколько людей ходит в театр у нас? – 3% населения Тюмени постоянные зрители. 20% ходят к нам раз в год.
– А расскажите, как вы придумываете названия театральным сезонам? – Как детям имена, – Сергей Осинцев улыбнулся. – Сперва нам необходимо было обозначить себя, а также дать направление нашей работе. Хотели дать театру новую жизнь, чтобы начался рассвет. Так и появился первый наш сезон «Скоро рассвет». Идея понравилась, было принято решение каждый сезон как-то называть. Некоторые старые постановки изжили себя, мы добавили комедий, появился лёгкий сезон – «Light». Был «большой юбилейный сезон», «играем классику». Был и сезон «Молодость», не «паспортной» молодости, а душевной. Сезон был удачный, все заметили эти цветные ромбики с костюма Арлекина. На следующий сезон мы продлили «молодость». Некоторые считали, что мы работаем только на молодых. Это не так, ведь новых спектаклей появилось лишь 5, а остальные 25 остались того же репертуара, – шутит Сергей Вениаминович.
ЭПИЛОГ
Театр – это не здание, не набор декораций, не спецэффекты. Театр – это люди, живущие в гастролях и ролях, находящиеся в постоянной работе над собой.
– Спектакли – это не записи, а люди, которые живут, болеют и умирают. В труппе 42 индивидуальности, а это значит, что можно смело ставить 42 спектакля, минимум.
— Прошло, если с первого апреля считать, три года и четыре месяца. В последний день марта был приказ [министра культуры Владимира] Мединского об увольнении по статье «по инициативе учредителя». Есть такая статья в Трудовом кодексе: учредитель может без мотивации уволить руководителя федерального учреждения. И если при этом к нему нет претензий, то ему нужно выплатить от трех среднемесячных зарплат. Ну, мне выплатили, из чего я делаю вывод, что претензий ко мне нет. Но приказ был. Вот такое у нас законодательство.
Чем занимался? Самообразованием, самоподготовкой. Еще были какие-то остаточные процессы, связанные с делом «Тангейзера»: много интервью, дискуссий, потому что к этому сюжету оказался громаднейший интерес. Чтобы не выпадать из театрального процесса, сидел за компьютером, смотрел, что происходит: кто что поставил, какие реакции, какие документы нормативные вышли, связанные с театральной жизнью, как дела развиваются у коллег. Потом были разные истории, связанные с околополитической деятельностью, но я, в общем, понял, что лучше в это дело не входить. Менять сферу деятельности, когда столько проработал, неверно. А еще — Горный Алтай. Каждый год летом мы с университетскими друзьями ездим небольшим караванчиком машин. Ну вот съездили с внуками на Горный Алтай, у нас там своя тропа. Там так хорошо, не стоптанно еще.
— А что за история про Театр на Литейном в Петербурге? Была новость о том, что Борис Мездрич назначен туда директором, а потом тут же опровержение. Что это было такое?
— Что об этом говорить? Тогда еще немного времени прошло после моего увольнения, и шлейф этой тангейзерной истории не закончился. В Питер прилетел кусочек этого шлейфа. Ну, и люди поступили так, как поступили.
— То есть действительно было приглашение, и в Комитете по культуре действительно передумали?
— Я не хочу вмешиваться в эту историю. Я знаю все до деталей, но говорить об этом не хочу. Это просто лишний раз говорит о том, что не всегда у нас в стране слова и дела совпадают.
— До приглашения работать директором в «Практику» что вы знали об этом театре?
— Во-первых, я тут бывал еще во времена [основателя «Практики» Эдуарда] Боякова. Во-вторых, я знал структуру, организацию этого театра. Ну, не в деталях, естественно — так, в целом. А в феврале 2016 года я уже переехал работать в Москву. Год преподавал в Институте современного искусства, потом в начале 2017 года пришел в МГУ, в Высшую школу культурной политики и управления в гуманитарной сфере. Это факультет МГУ. Там параллельно я сейчас тоже работаю. С согласия учредителя.
— Совершенно неожиданный уход Дмитрия Брусникина из жизни стал большим потрясением в принципе для всех, кто его знал, следил за его «Мастерской» и возлагал какие-то надежды на будущее «Практики». Вы успели что-то вместе обсудить? О чем вы говорили?
— Я пришел к Диме 8 августа домой. Часа два-три я был у него, первые установочные вещи стали обговаривать. Он сидел в кресле, я рядышком, чаек попивали, и вот так мы шли по позициям. [Он говорил], чего он хочет, чтобы я понимал, какие правила взаимоотношений с его «Мастерской», с другими резидентами, как он видит репертуар, чего бы хотел. В общем, очень подробно поговорили. И он оставил — вот у меня лежит тут — план на выпуск новых спектаклей на весь сезон: с постановочными группами, актерами, датами премьер, датами начала репетиций. И на малую сцену, и на основную. Он все оставил, все сделал, разработал, все договоренности есть. Я сейчас в этой части оформляю договора. Он сделал все просто блестяще, весь сезон готов, там только мелочи остались.
— Принято считать, что «Практика» находится в кризисе с того момента, когда из театра ушел Иван Вырыпаев. Потом художественного руководителя не было, потом ушел директор. Теперь совершенно непонятно, как обстоят дела.
— Почему в кризисе?
— Полная неопределенность, отсутствие четкого позиционирования театра по отношению к аудитории, сформулированного плана, концепции художественного развития, туманные финансовые перспективы.
— Все хотят, [чтобы все было] очень быстро. Нет, ситуация заключается в следующем. Театр работает. Театр регулярно показывает спектакли. Театр выпускает новые постановки. Двух месяцев еще нет, как я работаю здесь. Только что состоялась премьера, которая была запланирована. Сложная, большая работа режиссера Марины Брусникиной (режиссер, педагог Школы-студии МХАТ, новый художественный руководитель театра «Практика». — Прим. ред.) — «Человек из Подольска Сережа очень тупой». Спектакль идет сразу на двух площадках параллельно. Это первое. Второе: у меня такая привычка — без художественного руководителя я никаких обязательств художественного плана не озвучиваю никогда. Только вместе с Мариной Станиславовной [Брусникиной] я могу что-то на эту тему говорить.
«Человек из Подольска Сережа очень тупой» — главная осенняя премьера «Практики» сразу по двум пьесам Дмитрия Данилова.
Спектакль играется одновременно на двух сценах, зрители переходят из зала в зал.
Роли исполняют актеры «Мастерской Дмитрия Брусникина»
Режиссер — Марина Брусникина
Обе пьесы Данилова сейчас с активно ставят по всей стране
Если искать жанровое определение, то подходящим кажется русский бытовой абсурд
Со своей стороны я буду стремиться к тому, чтобы условия, которые предлагает театр «Практика» своим резидентам, превышали их ожидания. Вот это моя генеральная линия. Что это значит? Что это за условия такие в широком смысле? Не в смысле место дать, это понятно. Я хочу сделать так, чтобы для резидентов были возможности гастролей, фестивальных поездок, которые театр продюсирует для них. Ютьюб-канал, который мы собираемся делать, — то есть больше публичной активности резидентам и театру, стало быть, тоже. Мы хотим, чтобы здесь было хорошее сценическое оборудование, техника, все, что со сценой связано. Потому что резиденты должны работать в таких технических и прочих условиях, которые соответствуют их творческому уровню, а не наоборот.
— О каких резидентах речь?
— «Практика» — это открытая площадка. Ничего постоянного здесь нет. Дмитрий Брусникин это говорил в своих интервью и мне лично неоднократно. Он никогда не хотел, чтобы участники резидентур становились штатными сотрудниками театра. Он много раз повторял, что этого не надо. Я его тут понимаю и поддерживаю, никаких в этом плане сомнений у меня нет.
— То есть в штате театра состоит только группа людей, которая обеспечивает техническую и административную реализацию спектаклей, а все, кто играет и создает — всегда приглашенные люди?
— Да. Это приглашенные люди. Список резидентов обычно формируется на сезон. Кто сейчас? «Мастерская Брусникина». Есть еще «Июльансамбль», это [мхатовская] мастерская Виктора Рыжакова. Есть кудряшовские (воспитанники мастерской Олега Кудряшова и Григория Добрыгина из ГИТИСа. — Прим. ред.). Вот это три резидентуры. Думаю, скоро еще будет детский резидент. Идет процесс переговоров. Это [еще один независимый] театр, который будет с нами работать, его продукция — это детские спектакли современного направления.
И второе, что я хотел бы сделать. Есть такой парадокс: часть резидентов имеют спектакли, которые у нас [на площадке] не встают, как в театре говорят, по габаритам. Например, спектакль «Сван» «Мастерской Брусникина», который идет в Центре имени Мейерхольда. Я его видел, режиссер Юрий Квятковский — брусникинский режиссер, выпускник. Конечно, это блестящая работа абсолютно, и это меня подтолкнуло к мысли, что хорошо бы найти постоянную площадку, где можно показывать такого масштаба работы. Нужна третья сцена, и мы уже активно ее ищем.
— Что будет с существующими сейчас спектаклями «Практики»? Они продолжат идти?
— Опять же, это вопрос для двоих — для худрука и директора. Я подготовил для худрука анализ посещаемости и продаж спектаклей, которые прошли в семнадцатом году и до сегодняшнего дня. Но зарабатывание денег — это не цель театра. Это только условие для реализации собственной творческой деятельности, резидентов, и функционирования всей инфраструктуры. Когда начинают говорить, что этот спектакль деньги приносит, а этот не приносит, [и делают из этого выводы об их состоятельности] — это неправильно.
«Сван» в Центре им. Мейерхольда
Футуристический мюзикл «Мастерской Брусникина» по пьесе Андрея Родионова и Катерины Троепольской
Режиссер — Юрий Квятковский
— Вы отгораживаетесь от художественных вопросов, но все-таки вы интересуетесь тем, как развиваются сегодня театр и, например, современная драматургия? На «Любимовке» были?
— Был один раз. Послушал [читку, которую делал] Ярославский театр, где я работал. Я знаю, что нельзя в театре выделять что-то единое. В театре невозможно жить в одном маршруте, в одном направлении. Надо, чтобы были разные направления. Чем более разнообразен театр по жанрам, по стилистике актерской игры, режиссуре, тем привлекательней он для зрителей.
Но поскольку «Практика» — «экспериментальный центр новой драматургии», то я не собираюсь превращать ее в репертуарный стационарный классический театр. Абсолютно. Но жанровое разнообразие должно быть. Поэтому мы с Мариной Станиславовной уже активно обсуждаем вопрос о развитии музыкального направления: моноопера, камерная опера. Еще бывает бард-опера.
— Бард-опера?
— Это еще в Омске я выпустил спектакль, бард-оперу Юлия Кима «Московские кухни».
— Вы же понимаете, что бард-опера и Юлий Ким — это явления, в последнюю очередь ассоциирующиеся с современным театром и «Практикой» в частности?
— Мощный контраст.
— Сильно сомневаюсь. Бардовское движение всегда было на передовой. И не надо трактовать меня так, что если я упоминаю бард-оперу, то завтра вся «Практика» построится под гитару.
— Расскажите про ваше самое мощное культурное потрясение за последнее время?
— Опера «Аида», которую мы делали с дирижером Теодором Курентзисом и режиссером Дмитрием Черняковым в Новосибирске (с 2004 по 2011 год Курентзис был музыкальным руководителем Новосибирского театра оперы и балета. — Прим. ред.). Четыре «Золотые маски» получила опера. Это мощнейшая работа. Во-первых, это современная трактовка. Там машины у нас, автоматы Калашникова, все, что нужно. Там очень много придумано, классический текст не меняется. Но по смыслу он — о человеческой жизни, о трагедиях войн. Черняков ввел то, чего у Верди не было: женский крик. Когда искалеченные солдаты возвращаются с войны под марш победителей, а женщины их встречают, кто-то с фотографиями погибших. Мурашки по коже.
— Когда «Практику» покинул предыдущий директор Юрий Милютин, вместе с ним ушла часть меценатов. В частности, Александр Мамут, с именем которого многие ассоциировали «Практику». Вы описали фантастические планы. Вопрос…
— У вас же есть план, откуда взять соответствующее финансирование?
— Конечно, а как еще. Я всегда думаю: основной способ решения финансовых вопросов — все надо в складчину делать. Когда-то у нас купцы строили театры в складчину. Нужно уметь договариваться с партнерами, уметь договариваться с властью как основным спонсором любой бюджетной структуры. Если власти интересна — а ей интересна, это я могу совершенно четко говорить — вот такая открытая площадка для резидентов, работающая в области современной драматургии, как здесь, то надо предлагать идеи, которые будут расширять возможности этой структуры. А источники финансирования должны быть разными.
Правило такое: не мы при ком, а кто при нас. Каждый раз, когда возникает новая идея — третья сцена, например, — мы должны понять, кому это интересно, кроме лично театра «Практика». Есть такие [потенциальные] партнеры, кого это заинтересует. Не в смысле зарабатывания денег, а в смысле репутации. Еще двух месяцев не прошло, как я работаю, а уже приходят предложения встретиться, поговорить, можно ли с нами взаимодействовать. Процесс идет.
— Правда, что профессия директора театра в России предполагает, что может прийти проверка и посадить вас завтра? Это тема, которая сейчас, как вы понимаете, обсуждается везде, где есть театры в России, в связи с делом «Седьмой студии», которое продолжается и будет продолжаться, кажется, бесконечно.
— Такого положения [дел] нет — прийти и посадить. Ситуация в другом. Надо понять, в чем профессионализм директора театра? Нормативная база практически не откликается на особенности творческого труда в театрах, каждый раз приходится [что-то] изобретать. В этих тяжелейших условиях выход для директора только один — его профессионализм должен заключаться в том, чтобы любую проблему научиться решать в области действующего на сегодня законодательства. Уметь найти решение в сочетании нормативных документов. У меня практика такая: вместе с замом по правовым вопросам, главным бухгалтером, консультантами искать способы решения вопросов, не нарушая при этом действующего законодательства.
— Про «Седьмую студию» что думаете? Действительно там какая-то проблема в области бухгалтерских нарушений, или просто привязались и попытались найти, за что?
— Не знаю. Надо смотреть, как пойдут дела. Все зависит от того, какие доказательства они предъявят, насколько защита [обвиняемых] грамотна.
— По тому, как сейчас идет судебное разбирательство, мы можем делать некоторые выводы: обвинение подготовлено из рук вон плохо, следствие занимается фальсификациями и сотрудничает с обвинением. Суд принимает все предложения обвинения, игнорируя апелляции защиты.
— Это еще не решение, это процесс только. Когда стояли мы [с моим адвокатом] и слушали решение суда про «Тангейзер», я до последней строчки не понимал, чем все это закончится.
— Вам исполнилось семьдесят лет. Честно говоря, вы выглядите сильно моложе, и я хотел бы просто поинтересоваться, как вы живете. Есть ли у вас какие-то принципы, связанные со здоровьем, например?
— Я геолог. Я не курю. Два раза курил в жизни. Один раз в седьмом классе — мама у меня детский врач, она поняла и принесла на следующий день две рентгенограммы. «Вот, — говорит, — смотри. Это чистые легкие, а это того, кто курит. Вот у тебя так будет». Мне хватило!
А второй раз курил, когда был в маршруте на Колыме, на практике, 1975 год. Там маршруты были тяжелые: три дня идешь с грузом, пробы берешь. Ночевали прямо в лесу. Если дождь, идешь мокрый весь. И ветер на перевале страшный. Из растительности только стланик — это хвойный лес, только низкий очень. Нас трое в отряде: шеф, рабочий и я — студент. Они оба закурили: ветрина, холодно — ужас. И я говорю: «Дайте мне». Курнул и чувствую, у меня пошло в легкие, вышло назад. Первый раз. И опять. Значит, понял, что если я сейчас еще раз курну, и у меня вот эта механика наладится, как часы, то я курить буду, как отец, а он курил до последней минуты своей. Всю войну. И я говорю мужикам: «Без меня». Водочку, спирт пили. Могу и сейчас. Но держусь.
Поздно вечером 29 декабря появилась информация: директором театра «Содружество актеров Таганки» назначена Ирина Апексимова. Более пяти лет она является руководителем соседнего Театра на Таганке. Теперь будет командовать и во второй половиной когда-то единого организма.
«Решение Департамента культуры позволит консолидировать управление двумя театральными зданиями, которые изначально являлись одним целым. Теперь есть возможность обеспечить эффективное управление этим единым театральным комплексом со всеми его техническими и административными сложностями. Что же касается творческих вопросов — планы на сезон в обоих театрах уже утверждены», - на сайте Департамента культуры появился официальный комментарий Апексимовой.
Получается, что речь идет только об управлении матчастью: закулисьем, цехами, подземными переходами, важно вернуть зданию тот вид, который был задуман при строительстве. О творчестве или о судьбе труппы пока ни слова.
Поддержали назначение Апексимовой худруки других московских театров: Владимир Панков из «Центра драматургии и режиссуры», Константин Богомолов с «Малой Бронной», Юрий Грымов из «Модерна».
Даже вчерашний директор «Содружества» Наталья Альшевская (она занимала эту должность в течение 12 лет), которую теперь «разжаловали» в заведующие труппой, тоже как будто бы выразила одобрение. «Буду рада продолжить работать в театре, развивая его традиции», - цитирует ее сайт департамента культуры.
Звоним Наталье Николаевне напрямую – узнать, что да как, будет ли объединение двух «Таганок» или пока ограничатся "незначительными" кадровыми решениями.
- Что будет дальше, я не знаю. Нас поставили перед фактом. Ситуация не то, чтобы некрасивая, она нечеловеческая, на мой взгляд, - говорит Наталья Николаевна . - Как можно принимать такое решение в последний рабочий день перед длинными праздниками? Ведь могли бы сделать то же самое по-другому, корректно. По-человечески. В театре работают люди, сложившийся коллектив, можно было бы с нами встретиться, поговорить. Руководитель Департамента культуры был у нас на похороны Николая Николаевича Губенко. Больше не приезжал, Апексимову нам не представили. О новом назначении мы узнали из социальных сетей. Вчера я была директором театра, а наутро – уже нет. И никто мне об этом не сообщил, кроме Интернета.
Возможно новое назначение так огорчило Наталью Альшевскую потому, что Апексимова заняла именно ее место. Может быть, у актеров «Содружества» другое мнение…
- То, что случилось – это гром среди ясного неба. Накануне я играл спектакль. В театре не было никаких разговоров о новом директоре – об Апексимовой, - рассказал нам Виталий Вашедский. - Мы успешно отыграли спектакль на 25 % зала (при такой заполняемости все театры сейчас работают эффективно – Ред.). А ночью пошли сообщения мне на телефон, мол, назначили нового директора. Я подумал, это фейк. Оказалось, все – правда. Назначение нового директора провели неэтично.
Сейчас и так тяжелое время. Половина труппы, те кто 65+, - на удалёнке. В театре идет ремонт. К сожалению, сработало старое правило: когда в театре идет ремонт, жди перемен…
- Что будет дальше?
- Я опасаюсь, что театр встанет на дыбы. После Нового года будет взрыв, будет война. Зачем это надо.
Напомним, идею объединения двух «Таганок» стали обсуждать этим летом, почти сразу после ухода худрука «Содружества…» Николая Губенко. Он бессменно руководил театром в течение 27 лет.
Еще в сентябре руководитель Департамента культуры Москвы Александр Кибовский собирался представить Ирину Апексимову как нового директора двух «Таганок». На первый взгляд, ничего удивительного в объединительной идее нет. Когда-то это был единый театр, который разделился в 1993-м году: часть труппы осталась в старом здании вместе с главным режиссером Юрием Любимовым. Но большая часть ушла с Николаем Губенко и заняла новое здание (оно было построено в 80-ые годы), образовав «Содружество актеров Таганки».
Сразу после смерти Николая Губенко Ирина Апексимова стала высказываться в интервью, что самое логичное – вернуть единый театр, которым он был изначально. Департамент культуры тоже видел в этом свою логику, хотя бы с точки зрения оптимизации. Но коллектив «Содружества» был против. Председатель СТД Александр Калягин попросил чиновников не принимать скоропалительных решений. Кибовский взял паузу до декабря… И слово держал практически до последнего дня уходящего года, когда уже никто не работает, впереди - длинные праздники.
Во избежание скандала, формального объединения двух театров скорее всего пока не случится. Просто назначили нового директора. А что дальше - будет видно.
С Удалось ли за два года уладить ситуацию с бунтами в театре или это стало частью ежедневной рутины?
Когда я только пришла в театр, складывалось впечатление, что его сотрудники живут в прошлом, как в фантастическом фильме. Внутри у них что-то бурлило, но это было интересно только им самим. Были семь или восемь человек, которые решили устроить бунт — они до сих пор занимаются бумагомаранием, раз в два дня пишут письма, жалобы, — ну и бог с ними.
С Это профсоюз протестует?
В театре сегодня есть три профсоюза. Первый, самый многочисленный, включает в себя работников всех цехов театра: актеров, бутафоров, осветителей, монтировочный цех и т. д. С ними проблем не возникало и не возникает. Еще есть профсоюз из трех человек: реквизитор и уволенные за прогул работник литературной части и актриса. И наконец, есть еще одна профсоюзная организация, по-моему, из восьми человек, которая и занимается «эпистолярным трудом».
С Когда Департамент культуры Москвы назначал вас на должность директора, вы представляли себе ситуацию в театре? Почему вы согласились?
Было интересно — предложение было очень серьезным. Я всю жизнь делаю шаги, от которых другой, нормальный, человек отказался бы на моем месте. Я думала: смогу или не смогу? Как будто я сама себя взяла на «слабо», не особо раздумывая над проблемами, с которыми придется работать. Сейчас это уже мой театр — я два года из него не выхожу и оставляю здесь много сил. Самое сложное для меня — по-новому заявить об этом театре, чтобы зритель знал, что главное здесь — не бунты, а интересные спектакли.
С Вы и директор, и худрук? Или в Театре на Таганке нет официального художественного руководителя?
С Насколько это типичная модель работы театров?
В последние пять лет такое часто встречается. Олег Меньшиков, Евгений Миронов, Сергей Безруков стали художественными руководителями с директорскими функциями. У меня ситуация обратная: я пришла в театр как директор с функцией худрука. Сейчас Театр им. Моссовета работает по такой же схеме — директорский театр.
С Значит, вы больше администратор, чем куратор?
Трудно сказать, какой работы больше. Иногда дни бывают целиком посвящены административной работе, иногда, например, по субботам и воскресеньям, работаю только художественным руководителем. Разумеется, я делаю это не одна — в театре есть высококомпетентный экспертный совет.
С Не выгораете?
Наверное, выгорают те, кто достиг своего профессионального потолка. Мне же еще далеко до этого: каждый день учусь и сдаю экзамены.
С Недавно в Роттердаме вы играли в спектакле с Гошей Куценко.
Я не оставляю свою основную профессию: ее нельзя предавать, она за это очень сильно мстит. (Смеется.) Играю в двух спектаклях — в «Скамейке» с Гошей Куценко и в «Игре в правду», тоже с Гошей Куценко, Дмитрием Марьяновым и Константином Юшкевичем — это моя отдушина. И это очень поддерживает в директорстве — дает ощущение, что я всегда могу отсюда уйти.
С Каким был ваш стиль работы в начале — увольняли, стучали кулаком по столу?
Нет, кулаком по столу — не мой стиль. Когда я пришла, театр вообще не работал — они ничего не играли. Труппа притом достаточно большая — больше 150 человек. Всю эту компанию нужно кормить, и кормить ее можно только трудом тех актеров, кто выходит на сцену каждый день. В первый год я не продлила шесть срочных контрактов. Некоторые из старейших работников ушли сами — не были согласны с новой системой работы. Они прожили в этом театре всю жизнь и очень хотели бы оставить все как прежде. Но жизнь на месте не стоит, и невозможно превратить театр в мавзолей памяти светлых семидесятых.
С У вас есть представление о том, какой у Театра на Таганке должен быть имидж? Какие ассоциации должны возникать у людей, когда они слышат это название?
Ассоциации с живым, современным, неординарным театром. Режиссеры, которые работают в театре, пришли из театральной лаборатории «Репетиции» — молодые, злые и, главное, талантливые. Они ставят спектакли, проникнутые современным ритмом, сообразно с их ощущением времени.
С «Репетиции» придумали вы?
Да. В экспертный совет, о котором я говорила, вошел театровед и искусствовед Видас Силюнас, который был моим педагогом в Школе-студии МХАТ, а много лет назад он был советником Юрия Любимова в этом театре. Я пришла к нему советоваться и попросила помочь в выстраивании художественной линии театра. Он, в свою очередь, пригласил известного театрального критика Елену Груеву, эксперта премии «Золотая маска». Она круглый год ездит по всей стране, смотрит, кто, что и где ставит, и отбирает претендентов на премию. Груева и начала приглашать режиссеров на «Репетиции». Условия проекта были достаточно сложными: сделать спектакль практически за неделю — не полноценную постановку, конечно, а эскиз. В 2016 году у нас было семь премьер — все спектакли вышли из «Репетиций», в том числе и наш свежий музыкальный триллер «Суини Тодд, маньяк-цирюльник с Флит-стрит» Алексея Франдетти. К нам пришел и Денис Бокурадзе, который работает в Новокуйбышевске. За ним гоняются все театральные компании Москвы, чтобы он им что-нибудь поставил. Летом мы презентуем его спектакль «Старший сын», который тоже был придуман на «Репетициях».
Все творческие коллективы нуждаются в руководителе, который бы занимался и постановкой, и решал вопросы артистов.
Изначально художественные руководители творческих коллективов брали на себя обязанности педагогов по вокалу, танцу, сценической речи и т.п. Однако постепенно к этому начали добавляться и финансовые вопросы, и решение организационных проблем. Таким образом, художественные руководители (или худруки) – это специалисты, которые совмещают в себе творческое и административное начало, что ставит их несколько отдельно от представителей творческих профессий.
Чем занимается худрук
Необходимо отметить некоторые особенности данного рода деятельности:
для участников творческого коллектива худрук – это педагог, состоявшийся профессионал в сфере танцев, эстрады или актерского мастерства;
он занимается организацией выступления, проверкой сцены, декораций, костюмов;
заключает договоры и контракты, назначает встречи со спонсорами и заказчиками.
В действительности худрук – это должность, до которой необходимо профессионально дорасти. Как правило, на такую работу годятся уже состоявшиеся в своей области артисты: участники и лауреаты творческих конкурсов, популярные музыканты, певцы, театральные актеры и т.д.
Довольно часто худруками называют и театральных режиссеров, дирижеров, известных хорегорафов. Поэтому художественный руководитель - это скорее административная должность, нежели профессия.
Художественный руководитель может работать как с профессиональным коллективом, так и любительским. Это могут быть:
лица старше 18 лет;
люди пенсионного возраста.
При этом худрук может работать сразу с несколькими коллективами, которые могу иметь даже разные творческие профили. Конечно, подобное встречается в основном в небольших населенных пунктах. Чаще всего профиль руководителя вполне четкий:
Обязанности художественного руководителя
У худруков довольно внушительный набор обязанностей. В основном он связан с организационной работой:
осуществлять отбор участников в творческий коллектив;
проводить обучение и репетиции;
создавать программы выступлений, репертуарные планы и график показов;
заниматься организацией выездных выступлений, собирать необходимые документы, а также обеспечивать бюджетирование;
отслеживать профильные конкурсы, подавать заявки, готовить конкурсные выступления;
решать проблемы и конфликтные ситуации внутри коллектива, отслеживать общий эмоциональный фон его участников;
работать с бухгалтерией и специальной документацией.
Для того, чтобы выполнять эти обязанности, художественный руководитель должен обладать навыками:
Требования к худруку
Руководитель современного творческого коллектива должен соответствовать следующим требованиям:
высшее образование в области культуры или искусства;
навыки ведения деловой переписки и общения;
знание законодательства в отношении деятельности любительских и профессиональных творческих коллективов.
Трудоустройство художественного руководителя
Худруков чаще всего можно увидеть в бюджетной сфере. Это, как правило:
Впрочем, услуги талантливых организаторов и творческих специалистов нужны и в частных студиях.
Художественные руководители имеют достаточно плотный рабочий график, который во время репетиций или выездных выступлений и вовсе становится ненормированным. Поэтому желающим работать в этой должности необходимо быть выносливыми и эмоционально стойкими людьми.
Обучение худруков
Как уже было сказано, на должность худрука назначают только состоявшихся в профессии артистов. Специальных факультетов по подготовке художественных руководителей не существует.
У худрука может быть профильные педагогическое образование по роду деятельности коллектива. Если он управляет танцевальной группой, то образование балетмейстера или хореографа, если творческой мастерской – то актерское или режиссерское и т.д.
Карьерные перспективы художественного руководителя
Худруком может стать лишь человек с активным творческим прошлым. Это уже само по себе является карьерный рост. Далее возможно лишь продвижение по административной лестнице – например, на должность руководителя студии или директора дома культуры. В этом случае понадобятся также навыки управления персоналом.
Личностные качества художественных руководителей
От худрука для успешной работы требуется набор нетривиальных способностей:
Читайте также: